Вот - вторая записка, которая демонстрирует невероятную чувствительность Оскара: уродливое и ужасное, по его мнению, не может служить темой для искусства. Его коробит при виде всего, что приносит боль:
«Я надеюсь написать о тюремной жизни и попытаться изменить ее для других, но она слишком уродлива и ужасна для того, чтобы создать на ее основе произведение искусства. Я слишком сильно страдал в тюрьме, чтобы писать о ней пьесы».
В третьей записке Оскар просто благодарит надзирателя Мартина за его доброту. Она заканчивается словами:
«... Все говорят мне, что я выгляжу лучше, более счастливым.
Это потому, что у меня есть чудесный друг, который приносит мне «The Chronicle» и обещает принести имбирные пряники». О. У.
МОЯ ХОЛОДНОСТЬ ПО ОТНОШЕНИЮ К ОСКАРУ В 1897-м
Когда я разговаривал с Оскаром в Рэдингской тюрьме, он сказал мне, что единственная причина, по которой он не пишет - это то, что никто не примет его произведение. Я заверил Оскара, что опубликую его произведение в «The Saturday Review» и заплачу за него не просто по тарифу, по которому я платил Бернарду Шоу, но и, если это повысит продажи журнала, попытаюсь подсчитать прибыль и заплатить ему даже еще больше. Оскар сказал, что это - уж слишком большие привилегии, ему достаточно получить столько же, сколько я плачу Шоу, он боится, что никто другой в Англии никогда больше не опубликует его произведения.
Оскар пообещал мне прислать книгу "De Profundis", как только ее закончит. Как раз перед его освобождением его друг Мор Эйди зашел ко мне поинтересоваться, опубликую ли я произведение Оскара. Я ответил, что опубликую. Мор Эйди спросил, сколько я за него заплачу. Я ответил, что не хочу наживаться на Оскаре и заплачу ему, сколько смогу, повторив предложение, которое сделал Оскару. Потом Мор Эйди сообщил, что Оскар предпочел бы фиксированную цену. Меня очень удивил этот ответ, я неверно истолковал его, а благородные, вежливые манеры Мора Эйди, которого я в то время едва знал, меня раздражали. Я кратко ответил, что, прежде чем я смогу назначить цену, мне нужно увидеть произведение, и добавил, что хочу хорошо заплатить Оскару, но если он найдет другого издателя, буду только рад. Мор Эйди заверил меня, что в книге нет ничего такого, против чего могли бы возразить даже самые строгие поборники морали, никакой arriere pensee, никакой задней мысли. Я ответил шуткой, грустно обыграв его французскую фразу.
Так совпало, что вечером я обедал с Уистлером и рассказал ему о произошедшем, что вызвало с его стороны ядовитую насмешку в адрес Оскара. Остроту Уистлера опубликовать нельзя.
Через неделю-две Оскар попросил меня достать для него одежду, я выполнил его просьбу и послал ему одежду, когда его освободили. В ответ я получил благодарственное письмо, которое привожу далее.
Во время того же разговора с Оскаром в Рэдингской тюрьме мне так сильно хотелось ему помочь, что я предложил совершить турне по Франции. Я рассказал ему о турне, которое совершил за несколько лет до того - было столько приятных моментов, очаровательные каникукулы. Оскар загорелся этой идеей, сказал, что ничто не доставило бы ему больше радости, со мной он будет чувствовать себя в безопасности и так далее. Дабы осуществить эту идею наилучшим образом, я нанял американский почтовый фаэтон - для пары лошадей нагрузка будет просто мешной, даже с багажом. Я спросил Мора Эйди, говорил ли с ним Оскар о предложенном мною путешествии, он ответил, что ничего об этом не слышал.
В одном из писем ко мне Оскар попросил отложить путешествие, а потом больше так и не вернулся к этой теме. Я счел, что со мной поступили довольно бесцеремонно. Поскольку я понес расходы, чтобы всё подготовить и завершить все дела, я, конечно же, удивился молчанию Оскара в связи с этим вопросом. В итоге начали ходить слухи о том, что я разозлился на Оскара, и Оскар поверил этим слухам. Ничто не могло быть более далеким от истины. То, что я сделал и что ему предложил, было в его же интересах: я не ждал от этого никакой выгоды и, следовательно, не стал бы обижаться, но Оскар думал, что я на него злюсь, и написал мне это искреннее и трогательное письмо, которое, по моему мнению, характеризует его столь же точно, как даже еще более прекрасное письмо Роберту Россу, которое я привожу в Главе XIX.
«От Себастьяна Мельмота,
«Отель де ля Плаж»,
Берневаль-сюр-Мер,
Дьепп
13 июня 1897 года
ДОРОГОЙ ФРЭНК,
Я знаю, что ты не любишь писать письма, но всё-таки, думаю, ты мог бы написать мне хоть строчку в ответ, чтобы показать, что ты получил мое письмо из Дьеппа. Я обдумываю рассказ под названием «Молчание Фрэнка Харриса».