Ты спросишь, почему же я, находясь в заключении, принял твое предложение с благодарностью? Дорогой Фрэнк, вряд ли ты задашь столь глупый вопрос. Заключенному кажется, что свобода немедленно вернет ему былые силы, еще и возросшие десятикратно, поскольку он долго их не растрачивал. Когда узник выходит на свободу, оказывается, что он всё равно продолжает страдать: его наказание не утрачивает свою силу, продолжается в ннтеллектуальном и физическом аспектах так же, как и в социальном. Он вынужден продолжать расплачиваться: выйдя на свободу, человек не получает квитанцию о расплате...
Весь воскресный день - первый настоящий день лета, который у нас есть - я потратил на то, чтобы написать тебе это длинное объяснительное письмо.
Я написал просто и прямо: мне нет нужды объяснять автору «Старика Конклина», что мягкость и простота выражения способны достичь большего, чем пустячные обертона на одной струне. Я счел своим долгом тебе написать, но это был печальный долг. Для меня было бы лучше лежать в коричневой траве или медленно идти к морю. Было бы лучше, если бы ты написал мне без обиняков о неприятных или оскорбленных чувствах, которые тебя обуревают. Это избавило бы меня от дня тягостных сомнений.
Но я должен сказать и кое-что еще. Сейчас мне приятнее писать о других, чем о себе.
К этому письму я прилагаю сообщение своего собрата по несчастью - заключенного, которого выпустили 4-го июня. Там указан его возраст, правонарушение и цель в жизни.
Если можешь поговорить с ним, пожалуйста, сделай это. Если сочтешь это доброе дело возможным и предложишь ему встретиться, вежливо укажи в письме, что речь пойдет о его положении. Иначе он может подумать, что ты хочешь поговорить о телесном наказании заключенного A.2.11. - тебя это не интересует, а он слегка побаивается говорить об этом.
Если благодаря этому длинному письму ты поможешь этому моему собрату по заключению найти работу, я сочту, что провел этот день лучше, чем любой другой день за последние два года и три недели.
Как бы то ни было, я не сообщил тебе в этом письме обо всём, что мне рассказали.
Еще раз заверяю тебя в своей благодарности за твою доброту ко мне во время моего заключения и после освобождения.
Всегда
твой искренний друг и почитатель
ОСКАР УАЙЛЬД.
По поводу Лоули
Все солдаты аккуратны, умны и отлично служат. Из него получился бы хороший грум - он, кажется, из Третьего гусарского полка, в Рэдинге он всегда был тихим парнем, отличался хорошим поведением».
Конечно же, я сразу ответил на это письмо, заверил Оскара, что его ввели в заблуждение, что я не злился на него, и если я могу что-нибудь для него сделать, сделаю это с радостью. Кроме того, я сделаю всё, что смогу, для Лоули.
Привожу письмо Оскара с благодарностью за то, что я помог ему, когда он вышел из тюрьмы.
«Сендвич-Отель,
Дьепп
ДОРОГОЙ ФРЭНК,
Пишу тебе несколько строк, дабы поблагодарить за твою величайшую доброту ко мне - за прекрасную одежду и щедрый чек.
Ты всегда был мне чудесным другом, и я никогда не забуду твою доброту. Помнить о таком долге, как мой долг перед тобой, долг нежной дружбы - удовольствие.
Что касается нашего путешествия, давай подумаем об этом позже. Мои друзья так добры ко мне здесь, что я уже счастлив.
Твой
ОСКАР УАЙЛЬД.
Если захочешь мне написать, пожалуйста, пиши на имя Р.Б. Росса, который сейчас здесь со мной».
В следующем письме, которое я сохранил, Оскар вновь идеально дружелюбен: он сообщает, что у него «совсем нет денег, он уже несколько месяцев ничего не получал от попечителей трастового фонда», и просит у меня хотя бы пять фунтов, добавляя: «Я просто в смешном безденежьи, у меня нет ни одного су».
ТАЙНА ЛИЧНОСТИ
Привожу здесь еще одно письмо Оскара, которое он написал мне через два года после выхода на свободу - письмо демонстрирует его интерес ко всем интеллектуальным новинкам, сияет присущим Оскару искрометным юмором в адрес парижской полиции. На конверте стоит дата «13 октября 1898 года».
«От Себастьяна Мельмота.
Отель «Эльзас»,
Улица Изящных Искусств, Париж
дорогой фрэнк,
Как ты поживаешь? Я с величайшим удовольствием прочел твои похвалы в адрес «Бальзака» Родена, и я жду еще Шекспира - ты, конечно же, соберешь все свои эссе о Шекспире в книгу, и, столь же верно, я должен получить экземпляр. Это - величайшая веха в развитии критической мысли о Шекспире - впервые кто-то разбирает пьесы не для того, чтобы найти в них философию - философии там нет, ты ищешь в этих пьесах чудо великой личности - нечто намного лучшее и намного более загадочное, чем любая философия, и ты совершил великое деяние. Помнится, когда-то я написал в «Замыслах»: «Чем более объективно произведение искусства по форме, тем более субъективно оно по содержанию», и поэт скажет тебе правду лишь в том случае, если ты наденешь на него маску. А ты продемонстрировал это в полной мере на примере творца, личность которого считали тайной глубоких морей, столь же непостижимой, как тайна луны.