Выбрать главу

Конец.

Письмо лорда Альфреда Дугласа Оскару Уайльду, которое я привожу здесь, говорит само за себя и, как мне кажется, устраняет все сомнения касательно характера их отношений. Если бы лорд Альфред Дуглас не отрицал правду и не выдавал себя за покровителя Оскара Уайльда, я ни за что не опублковал бы это письмо, хотя мне его дали для того, чтобы я восстановил истину. Это письмо было написано в промежутке между первым и вторым судебным процессом Оскара. Десять дней спустя Оскара Уайльда приговорили к двум годам тюремного заключения с каторжными работами.

ФРЭНК ХАРРИС.

«ОТЕЛЬ ДЕ ДЕ-МОНД»,

22, Проспект Оперы, 22

ПАРИЖ

Среда, 15 мая 1895 года

Дорогой Оскар,

я только что сюда приехал.

Слишком ужасно быть здесь без тебя, но я надеюсь, что ты присоединишься ко мне на следующей неделе. Дьепп был ужасен во всех смыслах, это - самое угнетающее место в мире, даже Пти-Шаво меня не порадовал, поскольку казино было закрыто. Ко мне тут очень добры - я могу оставаться здесь, сколько захочу, не платя по счету, и это - весьма кстати, поскольку у меня нет ни пенни.

Хозяин гостиницы очень мил и полон сочувствия. Он сразу же спросил о тебе, выразил сожаление и возмущался из-за того, как с тобой поступили. Мне нужно отправить это письмо кэбом на «Гар-дю-Нор», чтобы успеть к отправлению почты - хочу, чтобы ты получил его завтра с первой почтой.

Завтра попытаюсь найти Роберта Шерарда, если он в Париже.

Чарли - со мной, он шлет тебе уверения в нежнейшей любви.

Сегодня утром получил длинное письмо от Мора Эйди о тебе. Не теряй присутствие духа, мой сладчайший любимый. Я думаю о тебе день и ночь, и шлю тебе всю свою любовь.

Всегда твой любящий и преданный мальчик,

БОЗИ»

 

Это письмо публикуется впервые. Наиболее характерное из писем, которые я получал от Оскара Уайльда после его выхода из тюрьмы. Кажется, оно написано зимой 1897-го года, примерно через восемь месяцев после освобождения Оскара.

«ОТЕЛЬ «НИЦЦА»,

Улица Изящных Искусств,

ПАРИЖ

Дорогой Фрэнк,

Не могу выразить словами, сколь глубоко я тронут твоим письмом — это  une vraie poignee de main, дружеское рукопожатие. Я просто жажду увидеться с тобою, возобновить контакт с твоей сильной, здоровой, чудесной личностью.

Не понимаю, что с поэмой («Баллада Рэдингской тюрьмы»): мой издатель говорит, что, поскольку я умолял его это сделать, он послал два первых экземпляра в «Saturday» и «Chronicle». Кроме того, он говорит, что написал тебе, попросил разрешения опубликовать подписанную статью.

Полагаю, издателям доверять нельзя. Они только и ищут, где бы что урвать. Надеюсь, появится какое-то уведомление, поскольку твоя газета, или, скорее, ты - огромная сила в Лондоне, и когда ты говоришь, люди тебя слушают.

Конечно, я чувствую, что поэма - слишком автобиографична, и подлинный опыт - это нечто чуждое, это никогда никого не трогает. Но поэма - это вырвавшийся у меня крик боли, вопль Марсия, а не песнь Аполлона. Но есть в ней и кое-что хорошее. Я чувствую, что создал сонет из тюремной баланды, а это - уже что-то.

Когда вернешься из Монте-Карло, пожалуйста, сообщи мне. Очень хочу с тобой пообедать.

Что касается комедии, дорогой Фрэнк, меня покинула движущая сила жизни и искусства —la joie de vivre, радость жизни, и это ужасно. Страсти и удовольствия остались, а радость жизни ушла. Я гибну, морг раскрывает пасть. Я хожу туда смотреть на свой цинковый одр. В конце концов, я прожил прекрасную жизнь, которая, боюсь, закончена. Но сначала я должен еще раз с тобой пообедать.

Навеки твой,

ОСКАР УАЙЛЬД»