Но, хотя Пуэрто-Валларта расположена прямо на берегу океана, все, что подают к столу в отеле, – это какая-то серая свинина, у которой вообще нет никакого вкуса, или волокнистые цыплята, рис и бобы. Те из команды, кто забыли, что воду надо кипятить, заболели дизентерией и целыми днями не появлялись на съемочной площадке.
Однажды, когда Рэли некоторое время не нужно было находиться на съемочной площадке, шофер, он же телохранитель, повез ее на одном из джипов взглянуть на водопады, которые каскадами обрушивались в озера над черными скалами.
Тропические растения были те же самые, что и дома, только значительно крупнее и роскошнее.
Они проехали пятьдесят или шестьдесят миль в горы, где было прохладно и живительно свежо. А в озерце стояла лошадь и глядела на них, когда они проезжали мимо.
У Рэли обмерло сердце, когда оказалось, что одно из полученных ею писем было от Туси. Веселое и болтливое, все насчет школы и спорта, о том, что он читает и что поделывает.
«Я написал тебе уже раньше, – сообщал он, – но полагаю, что к тебе приходит так много всякой почты, что ты никогда не смотришь ее всю. Я надеюсь, что это письмо ты получишь. Пожалуйста, напиши, как только сможешь. Твой Туси».
Она закрыла глаза и несколько раз моргнула, словно от боли, так она скучала по нему. Было уже очень поздно, когда она наконец заснула в ту ночь, и утром потребовалось громко постучать ей в дверь, чтобы она проснулась. Когда она встала, то испытала какое-то странное чувство: что-то вроде головокружения и ужасное ощущение в животе, словно съела что-то такое, чего есть не следовало. Пол по-настоящему дойдет до точки, если она явится туда с местью Монтесумы, сказала она себе мрачно, собираясь в ванную. Это будет катастрофа, потому что она была занята почти в каждой сцене, которую им оставалось еще снять. Она чувствовала что-то липкое между ног, а когда сунула туда руку, то с ужасом увидела на кончиках своих пальцев кровь.
ГЛАВА 48
Первой заявилась команда телевизионщиков. Стоя на верхней ступеньке лесенки, выброшенной из кабины самолета, им махала Ферн, а сразу за ней возвышался Бобби. Она выглядела особенно неуместно здесь, в этой пыльной деревушке, в своем оранжевом облегающем платье, со своими грудями, вываливающимися через низкий вырез, своими латунного цвета волосами, собранными сзади вроде улья, как носили некоторые девушки когда-то в пятидесятые годы, своими длинными золотыми серьгами, блестящими под солнцем.
– Привет, Рэли! – выкрикнула она с верхней ступеньки, позируя так, словно ее окружала толпа фотографов, а не Рэли, ее шофер и еще несколько человек, которые приехали сюда, чтобы забрать кое-какой груз.
– Привет, Ферн, – сказала она в ответ.
И сразу же Ферн оказалась внизу, обняла ее и подставила щеку для поцелуя.
– Ну, как делишки? – спросила Ферн, своим писклявым, детским голосом. – Ты все еще девственник, парень?
– Господи, как я ненавижу эти маленькие самолеты, – отдышавшись, когда нормальный цвет медленно вернулся к его щекам, сказал Бобби. Он выглядит что надо, заметила Рэли, в белых полотняных брюках, в белой рубашке без воротника, с золотым «Роллексом» на запястье. Еще на нем были белые открытые туфли на босу ногу. Через плечо под абсолютно ровным углом висела светло-коричневая дорожная кожаная сумка. Он похлопал Рэли по плечу, пытливо разглядывая ее.
– Господи, корни твоих волос, – протянул он. – Они темные!
– Я знаю, – сказала Рэли, – поэтому-то ты и здесь, Бобби. – Она встряхнула головой, приглашая их обоих следовать за нею. – Экипаж ждет там.
– Это место выглядит как настоящая мусорная свалка, – сказала Ферн.
– Так оно и есть, – усмехнулась Рэли.
– Чем тут можно заниматься? – осведомился Бобби.
– Ничем, – ответила Рэли.
– О Господи, – сказала Ферн, округлив глаза.
– Люди здесь приятные, – сказала Рэли. – А еще музыка мариачи.[5] Она тоже очень хороша.
Значит, в «Океане», – сказала Ферн, забираясь в джип рядом с Рэли. – Это место, где Лиз и Дик влюбились друг в друга.[6] Знаешь, парень, у меня такое чувство, словно я собираюсь совершить паломничество к святыне.
– Таковой ты не увидишь.
– А там есть хотя бы какой-нибудь бар? – с беспокойством спросил Бобби.
– Не волнуйся, Бобби, – заверила Рэли. – У них есть бар, все, что надо, подают «Девар», «Бифитер».[7]
– Слава Богу, – откликнулся Бобби, и на лице его расплылась довольная улыбка. – Потому что это бы уже переходило все границы, если бы еще и бара не было!..
«Это уже переходит все границы…» – Пол сказал что-то в этом роде в тот вечер, когда Рэли сообщила ему, что у нее началась менструация. Она разыскала его в импровизированной проекционной, устроенной им, когда он просматривал очередную дневную порцию проявленной пленки, доставленную в тот вечер маленьким самолетом. Несколько минут она смотрела пленку вместе с ним. Она могла бы сказать, что материал выглядел хорошо. Много действия, энергичные, динамичные кадры. Вызывают ощущения подъема и изумления.
– Я должна кое-что сказать тебе, Пол, – начала она.
– Могу я закончить с этим? – с отчаянием в голосе спросил он. – Я за весь этот проклятый день первый раз смог присесть.
Он выключил проектор, остановив его на кадре, когда ее лицо в маске заполняло весь экран.
– Так что? – спросил он, усмехнувшись.
– У меня начался сегодня утром мой период, Пол. Я решила, что ты должен знать об этом.
Он выглядел настолько потрясенным, словно кто-то выстрелил ему прямо в сердце. Она подумала, что он может умереть на месте.
– Ну, ты же понимаешь, что это должно было произойти, – сказала она раздраженно. – В конце концов, как ты, может быть, помнишь, я девочка и достигла подходящего возраста.
– Не понимаю, – сказал он, запустив руку в волосы, как всегда делал, когда выходил из себя. – Я просто думал, понимаешь, насчет женщин-атлеток, что иногда у них вообще не бывает менструаций.
– Ас этой вот произошло, – сказала Рэли.
Вот тогда-то он и заявил, что из всего, что она когда-либо вытворяла, это уже переходит все границы. Что-то в этом роде, во всяком случае. Рэли не могла потом вспомнить, как точно было сказано. Его захлестывали эмоции.
– Я должен придумать какой-то план, – сказал он.
– Мне уже тринадцать лет, а у тебя до сих пор нет никакого плана? – с изумлением спросила она. – Ты, должно быть, шутишь. Я знаю, что большинство людей в этом городе живет в мире грез, но я никогда не думала, что ты один из них.
– Может быть, ты переоцениваешь меня, Рэли, – сказал он и покраснел от огорчения.
– Я слишком хорошо знаю тебя, Пол, чтобы переоценивать, – сказала Рэли. – В конце концов, как дочь отца.
Чтобы сказала Ферн, если бы Рэли мимоходом выдала ей хоть малую толику правды? Такая сенсация, конечно, пощекотала бы ее читателей, ее зрителей. Они, конечно, повскакали бы со своих мест и кинулись приводить в порядок свои телевизоры, чтобы убедиться, что они правильно расслышали.
Меж тем Бобби рассеянно глазел на пеонов,[8] бредущих по дороге, и на их осликов, несущих тяжелую поклажу. А Ферн принялась болтать, сообщать всякие новости о доме, даже не замечая, что Рэли все пропускает мимо ушей. Такова уж эта Ферн. Всегда зациклена на самой себе.
– Итак, в конце концов я сказала Денни, чтобы он хорошенько прошелся пешком, – говорила Ферн, обнимая Рэли за плечи, когда они входили в холл «Океана».
– Очень жаль, – ответила Рэли, – мне всегда нравился Денни.
– Ага, взад-вперед, – сказала Ферн, оглядываясь вокруг. – Черт, это место действительно мусорная свалка, парень. Лиз, видно, действительно была по уши влюблена в Дика, если решилась ступить в подобный притон.
– Тут ужасно, – согласился Бобби с изумленной улыбкой на губах.