— Сначала не хотела пускать.
— Слушай, а почему ты ее Настей называешь?
— Не знаю. Как-то Настя и Настя. Ее так даже соседский Вовка называет, ему всего девятнадцать, а уж вы…
— А я уж старик!
— Нет, я…
Я подхватил принцессу, и она засмеялась, а строгий дворник звякнул воротами.
— Зачем смеешься, спать иди…
Я велел Астре держаться крепко, и мы помчались навстречу восходящему солнцу. Мотоцикл, плюясь облаками сизого дыма, казалось, был готов развалиться на запчасти при сильном ветре. Но старичок доставил нас в бор уже к семи утра.
Место было чудное. Овражек, лес, пляж чистого песка. И хотя глинистое течение болталось мутью, вода была теплая, особенно для наших мест, — она еще хранила ночное тепло. Мы разложились кое-как, и я мигом окунулся.
— Давай ко мне! — позвал я принцессу, все никак не решающуюся на водные процедуры. — Прыгай, а то скоро холодная будет.
Снегурочка оценила водные просторы и задумчиво согласилась.
— Быстрей переодевайся!
Вздыхая, Астра ушла в кусты. Около минуты в мастерской природы шевелились сосновые лапы, а потом зависло на них очень короткое, похожее на то, что сопутствует любому неудачному действию, слово. Хотя какая связь, к примеру, колючих ветвей с легкомысленной дамой — убей, не знаю. Шевеление прекратилось, и зеленый друг выпустил принцессу из своих лап. Треснула под ногой ветка, поползло мелкое и чешуйчатое по траве, сорока понеслась в зенит, не останавливаясь даже, чтоб обругать, и наконец объявилась Астра. Держась рукой за голову, юная купальщица осторожно передвигалась по кочкам.
— Меня шишка по голове ударила, Андрей Антонович. И еще тут колючки.
Ласковое солнце обняло стройное тело принцессы. Я подхватил ее и отнес к реке.
— Давайте поплывем вон к тому упавшему клену! — Тонкая белоснежная рука метнулась, показывая на мощную крону.
В прыжке я одолел около четверти расстояния до поваленной древесины, а дальше нырнул, остужая кипевшую кровь. Около метущих реку ветвей остановился, заплыл в них и спрятался, как премудрый пескарь. Астра вынырнула возле ствола. Вообще, плавала она здорово, я даже без поддавков отстал на обратном пути — такая она была сильная. И одновременно такая хрупкая.
Возле берега, искрясь от восторга, принцесса подняла сомкнутые ладони и окатила себя небольшим водопадом.
— А я красивая, Андрей Антонович?
— Астра, милая, ты самая красивая девушка.
— На всей Земле?
— На всей Земле.
— И во всем мире?
— И во всем мире!
— Самая-самая?
— Самая-самая… ты — принцесса!
Она засмеялась, откидывая назад волосы, и сдвинув брови, приказала:
— Тогда повелеваю вам поцеловать мне руку.
— Слушаюсь и повинуюсь.
— А теперь прошу к столу.
На широком белом полотенце были выложены аппетитнейшего вида яства.
— А мне? — Принцесса обиженно протянула стакан, глядя на вино.
— Ты, Астра, распущенная девица — свидание, попытка соблазнения и теперь еще алкоголизм. Надо крепко заняться твоим воспитанием.
Она рассмеялась и начала кормить меня с ложечки:
— А-ам! За папу! За маму! За Астру!
Я охотно помогал, минут за десять расправившись с запасами. Дюжина крошек, пустые банки, шкурки съеденной колбасы и выеденная склянка соуса-сои «Восток», без капли этого самого Востока.
— Я, наверное, тебя не прокормлю, — делано загрустила Астра.
Низко склонившись, я прикоснулся к ее губам, и мы поцеловались. Таких прекрасных мгновений в жизни — единицы. Да еще и не всякий имеет помазание, чтобы их получить.
Вспоминая потом день на реке, приходили иногда из окраин памяти все бывшие д о нее. Их немного было, этих «до». Люда, Лена, Татьяна, Люда, Евгения Николаевна, Ольга и Варя — обычный путь двадцатипятилетнего мужика без особых затей и ходок. В каждой из них было что-то хорошее и что-то дурное, и я каждый раз менялся на пути от одной к другой. В принципе, все нормальные девчонки и еще две без имени. У проституток нет имен, кому придет в голову дать имя тому же унитазу, будь он хоть золотым. Да и разница между банальным деревенским «очком» и сверкающим фаянсом чисто эмоциональная. Так что, имя у десятирублевой «садовопарковой» и той породистой кобылы, что делала мне отсос на день Красной Армии одно — большая буква «М» на двери нужника. И хотя эта белокудрая шлюха творила такое, что после мне кто-то уступил место в трамвае, ничто не стоило одного единственного, неискушенного поцелуя снегурочки.
Только-только заглянувшая за дверь сладкой тайны девочка пришла в себя не сразу. Открылись ее глаза и долго смотрели в облака. Что ей там открывалось? Не знаю. Да и кто может знать, какие миры они видят.