— Куда?
— На вокзал, там для нас эшелон будет литерный. Им заберут наших, потом летчиков из 92-й бригады, потом связистов.
Щелкнуло в ухе, и незнакомый голос предупредил:
— Номера частей и фамилии командиров не называть!
Мы с Вишневским испуганно притихли. Наконец он выдавил:
— В общем, подгребай давай.
— Понял. Буду.
Астра сидела возле двери, опираясь о стену. Только сейчас я опомнился. Амба. Через два часа мне уходить, а я дрых, как сволочь. А она сидела рядом и гладила меня — я это во сне чувствовал.
— Ась, ты, наверное, домой звякни. Или давай я, тут дело такое, что…
— Настя знает, где я.
Подойдя ближе, снегурочка положила мне руки на плечи.
— Поцелуй меня.
— Астра…
— Молчи.
— Астра, нельзя…
— Молчи, я уже все решила.
Вырвавшись и вскочив с дивана, на котором сам не знаю, как очутился, я закричал:
— Ты не понимаешь!
В ее глазах вспыхнуло белое пламя, будто в грудь толкнувшее меня к стене, и я застыл в сковывающем гипнозе — руки и ноги не двигались. Только и смог выговорить:
— Прекрати. Нельзя…
И в это время громко ударили часы, отбивавшие полночь.
Астра подняла голову.
Вся она тянулась ко мне; вся ее суть, душа, чувства и помыслы. Но тем сильнее было державшее меня «нельзя».
— Почему нельзя, Андрей?
— Это неправильно…
— Неправильно? Любовь не бывает правильной или неправильной. Она просто есть.
— Нет, Астра.
Она усмехнулась:
— Почему ж ты у меня такой, а?
— Какой еще такой?
Принцесса чуть склонила голову, глядя мне в глаза, и в этом взгляде было все: нежность, любовь, прощение и какое-то совсем взрослое понимание моей самоотреченности.
— Жил на свете рыцарь бедный… — Как только принцесса начала говорить, холодное оцепенение, державшее меня у стены, прошло.
— Ась, ну это все ненадолго. За сколько там немцев мы раздолбаем… Месяц! Ну, пусть за два. Вот представь… Я буду раненый — в госпитале, с героическим, но не смертельным ранением. А ты приходишь в самый нужный момент и спасаешь меня! Так что твой бедный Йорик…
— Рыцарь, — поправила принцесса. Она взяла из раскрытого альбома карточку и стала читать, глядя на мое фотографическое изображение. Напряженная тишина раступилась, оттеняя печальный голос снегурочки:
Астра приложила фотографию к груди. Ресницы ее дрогнули, отпуская в долгий путь слезинку; пробежав свой извилистый путь, она скатилась к опущенному уголку рта— наверное, затем только, чтобы подсмотреть, как слетает с губ принцессы отчаяние души:
— Бедный, бедный рыцарь…
Глава 18
ЗОРГ
— Слушай, Руис, откуда имя такое взялось — Эрмагунд? — любопытствовал Сарафанов, разливая по чашкам наркомовскую жидкость. — По-немецки, что ли?
Хавьер, перекладывая бумаги в Костином шкафчике, извлек мышиного цвета папку и протянул ее через стол.
— Т-э-э-к, — заслюнявил пальцы Михей. — Эгунд, он же Ифрис. В скандинавской мифологии повелитель подземного огня. У финских племен — дух болотного тумана, выходящий на поверхность и нападающий на людей. Возможно, Эгунд — это скопление статичного электричества в почве, либо атмосферная воронка, забирающая воздух подобно небольшому водовороту… Так… угу-м… ага… О! Наиболее известный случай, подтвержденный свидетелями, произошел в 1822 году близ Юккалы и вызвал смятение умов. Изгнание болотного духа описано старцем Антипием в «Житиях»… А поновее ничего нет?
— Пособие читай, — сказал и потом ругнулся по-испански Руис, — и тебя, кажется, поставили пить водку. М-м-м… лить водку!
— И что, и налью. У тебя в Мордобе днем с огнем такой, а?
— В Кордобе, Михельо. Понимаешь, в Кор-до-бе!
Испанец возмущался, размахивая кожаными рукавами, но размах был чуть больше, возмущение чуть громче, а гораздо больше обычного закатывание глаз убеждало, что их владелец кричит больше из привычной необходимости. Их что-то крепкое связывало, иначе взрывной камерадос не позволил бы ухмылки в адрес милой Родины. Да и Сарафанов не стал бы ерничать. В безусловном признании Хавьера как храбреца и умелого воина была изрядная доля уважения к его стране.