— Слушай, не нервируй меня! Ну, дал по морде Андрюха! Что ему, на всех крышах орать об этом?!
— Вы должны были мне сказать, Андрей Антонович! — вспыхнула Астра. — Должны были! — Резко поднялась и ушла, не оглядываясь.
— Ты был похож на лося в проруби — жалкий и испуганный. — Полтавцева, сделав из ладони козырек, глядела вслед принцессе. — Смотри, не влюбись.
— Мне не положено.
— Сашке Круглову тоже было «не положено». А он из-за нее с моста прыгнул.
— Что еще за Круглов?
— Да был у нас физик в том году. Втюхался по самые уши и бултых — в Невку. Еле откачали.
— М-да, серьезно.
— Куда уж серьезней. Так что, Саблин, гляди — опасная штука. Сашка так, на поверхности, а сколько парней молча зубами клацают.
— А почему молча? Если понравится кто, мы знаешь какие!
— С другими, может, и какие. А Далматова вас, как тигров на тумбах, держит. Только глазами едите. Даже Ероха, гопник один… знаменитый в масштабах квартала. Так и он, как Бобик на цепи, хвостом пыль подметает. Да ты видел его.
— Угу, видел. И что она? Так ни с кем и не ходит?
— Дружит. С Леней Федотовым. Книжки в парке вместе читают.
— Все ты знаешь, Ветка. Возникает даже вопрос: что ты тут вообще делаешь? Как меня разыскала?
— А чё тя искать, не пятак. Завуч послал. Мы, говорит, хотели попросить Тимкина, а ему дело срочное — проводи, говорит, нового педагога. Я в нашей школе, между прочим, пионервожатая. Старшая.
— А я тебя не видел ни разу…
Совета расстегнула клееную дерматином сумку и, порывшись, вытянула красного вида блокнот с огнем поверх звезды: «Слушателю курсов руководителей пионерских дружин».
— Растешь, Полтавцева!
Старшая пионервожатая хохмы не приняла и обиженно сунула книжицу обратно.
— Дурак!
— Ну, Ветка, ну извини, — я легонько ткнул ее пальцами под ребра. Со стороны это выглядело, наверное, очень смешно: широкоплечая девица с перевязанными лентой волосами, вместо модной завивки, по-детски защищается длинными руками от вполне совершеннолетнего мужика с портфелем.
Ну и черт с ним, что смешно. Ветку я любил, хотя было в ней чересчур много прямоты и совсем мало всяких женских штучек, которыми слабый пол умеет приковывать к себе внимание. Виной тому были многочисленные братья и сестры. Придя с Врангелевского фронта, глава семейства принялся клепать маленьких Полтавцевых с таким усердием, что вскоре уже сбивался со счета. Эта орава съедала большую часть времени и денег, так что Ветка, бросив институт, пошла работать.
— Все, Саблин, ты лишен пионерского расположения и сочувствия, — заключила Совета и, забрав мой портфель, указала в просвет между домами. — Вперед! На трамвай!
Дома я сразу же улегся на диван, охая и постанывая до тех пор, пока Ветка не залезла в недра полированного буфета, шурша бумагой.
— Так и быть, накормлю увеченного товарища. Где у тебя соль?
— Там, в шкафчике, — скромно протянул я руку в верхний угол и закрылся подушкой, когда вожатая извлекла бутылку с казенным содержимым. — Мне надобно поддержать гаснущие силы, а ты должна составить мне компанию. Ибо питие в одиночестве есть алкоголизм.
Ветка задумчиво разглядывала наполняющийся стакан.
— Ты все-таки моральный разложенец, Саблин, не без огня дым был.
— Обвинение полностью отвергаю! Я рыцарь, получивший ранение в битве за честь дамы. По сему — предлагаю выпить за дам.
Мы выпили по одной, и я завернул, пока был в «удобном случае».
— Между прочим, пора, чтобы кто-нибудь покусился и на твою честь.
— Уж не ты ли этот «кто-нибудь»?
— Не… ну я, вообще… Лёшик как там — шансы имеет?
Ветка отчаянно хлопнула вторую рюмку и махнула рукой.
— А-а, у него один бокс на уме.
— Ветка, а ты чего, ни с кем еще?
Она подцепила кружок лучка и, подняв его, скинула в широко открытый рот.
— Ну, ты совсем с ума сошел — такое спрашивать.
Упал задетый локтем нож и Полтавцева, наклонившись в его поисках, болтала что-то невразумительное из-под стола.
— Чего ты говоришь?
— По шее, говорю, дам в следующий раз за такие вопросы.
— Ну, Свет, я без всякого… Ты ж ведь нормальная девчонка, только краской не мажешься и это…
— Что это?
— Ну, прямая какая-то. Как стрела.
Вопросительно и удивленно распахнулись карие глаза с длинными ресницами.
— Кривыми и скользкими только подлецы бывают, Андрюша.
— Да я не про то. Вон, Саньке Лаптеву, что ты на вечере сказала, помнишь?