Геройским движением я открыл скрипящую дверь шкафа и облачился в старую гимнастерку.
— Хорош гусь!
— Да ну тебя! А между прочим, вот. — Я разыскал снимок, где был во всем великолепии с шашкой. — Тридцать четвертый год. Перед увольнением по состоянию здоровья.
— Да? А по тебе не скажешь, что болен.
— И не надо!
Я легко забросил Ветку на плечо и забегал по комнате, изображая паровоз дуденьем.
— Пусти, дурак!
Полтавцева забарабанила кулаками по моей спине.
— Опаздываю! Из-за тебя, между прочим.
Я спустил ее на пол.
— Советка, тебя в школе привлекут за опоздание.
Она пфыкнула:
— Какая школа! Я до семнадцатого на курсах числюсь. Свиданка у меня, понимаешь?
— Ого. Тогда хоть муската пожуй, а то дыхнешь ненароком.
— Обойдусь, — Ветка открыла дверь. — Скажу, что приезд отмечали. — Плечо не болит?
— Нормально.
— Ну, пока.
— Я провожу!
Провожать девушку, спешащую на свидание, — только обувь портить. Особенно, если эта девушка с физкультурной легкостью мчит по бездорожью, с места форсирует океанические лужи и так машет руками, что у любого тренера по волейболу покой отсыреет. Вдобавок Полтавцева всю дорогу тарахтела, какой все-таки необыкновенный (не мне чета) парень встретился ей на пути жизни, и к концу пути совершенно задолбала меня своим Лешиком. На трамвайной остановке Ветка подумала, а потом сказала, сурово и честно:
— Не обижайся, Саблин, но ты какой-то зыбкий. Последовательности в тебе никакой. Вчера в галстуке ходишь, сегодня морды бьешь. То насчет Астры слюни пускаешь, то на меня прыгаешь. Роста культурного тоже не наблюдается. Ну, вот что это за пошлятина? — Ветка показала на татуировку в виде синих скрещеных пушек. — Тавро какое-то!
Я прекратил попытки застегнуть проклятую пуговицу на рукаве.
— Ну, чего ты пристала к человеку? Сглупил по молодости.
— Работать надо над собой. В человеке, Саблин, все должно быть прекрасно. Тем более, что Далматова, кажется… ну, к тебе неравнодушна.
— Ты серьезно?
— Серьезно, Андрей. А ну-ка, дай сюда, — она забрала мою кисть и стала внимательно изучать «тавро». — Что же Аська мне говорила тогда?
— Ветка, трамвай!
— Ну все, Андрюш, пока, до завтра.
Полтавцева уверенно забралась на заднюю площадку и долго махала рукой в удаляющемся стекле последнего вагона. Она умчалась навстречу своей большой любви, оставив мне в подарок ослепительный луч надежды. Пусть бессодержательной и возможно напрасной. Черт с ним! Мне было достаточно знать, что принцесса со снежно-серыми глазами не считает меня дешевым утилем. И, может быть, не задаром были те ее слова «я жду в а с, Андрей Антонович».
Обычный ленинградский понедельник стал вдруг особенно ярко наполнен жизнью. И солнце опять стало яркое, и трава опять зеленая, и вода чистая до прозрачности. Я шел вдоль Невы, осторожно неся цветное счастье, будто боялся его расплескать. Счастье, как факт жизни, было мной осознано еще в детстве. Причем знание, пожалуй, слишком раннее, включало в себя, что счастье — вещь мимолетная и скоропортящаяся.
Дядя Гена Мельников, отцов начштаба, привез своему Димке замечательную игрушку из Яркенда. И Софье Марковне большую кучу простыней. Даже мне досталась какая-то особенным образом вышитая тюбетейка. За столом дядя Гена смеялся и шутил, Софья Марковна была меньше обычного противна, а подарок мы с Димкой «изучили» до полной негодности. Они были веселы и счастливы, и я вместе с ними. А потом батальон подняли по тревоге ловить Хурам-Бека и через два часа дядю Гену привезли на повозке с двумя пулями в животе…
Необходимо было продлить миг счастья сколь можно долго, и я бродил по городу легкими шагами, оттягивая момент, когда придется переступить порог дома. За порогом сказка заканчивалась и продолжалась обычная жизнь.
В школе все было по-прежнему, а вот снегурочка немного оттаяла. Она уже не делала из меня пустого места, не обращалась через одноклассников, как раньше, и временами я ловил на себе ее взгляд.
Однажды я задал Астре какой-то вопрос и обнаружил, что за все время вызываю ее впервые. Обнаружил по мелкому перешептыванию и оживленному переглядыванию слабой половины класса при настойчивом подбадривании мужского населения. Сидевший рядом с принцессой Марк Шиферс даже съехидничал довольно явственно:
— Наконец-то! — За что сразу же получил книжкой по голове.
В общем, прогресс был налицо, а временами он становился даже пугающим. На одном из кружковских занятий оказались вдруг только девочки, которые вспомнили о некоем срочном деле и убежали, вытолкнув из своего табунчика Далматову.