На тротуаре возле перекрестка откинулся круглый чугунный люк. Слесарь-битюг в шахтерском шлеме выскочил из подземного колодца и в броске к машине перекрыл визг тормозов истошным криком:
— Ложись!
— Что там?! — Руис на ходу открыл дверь.
Впереди ухнуло и заклубилось вихрем пламя, обнимая ближайший столб.
— Люди, граждане! Закройтесь в домах и личных комнатах! — орал битюг. — Произошел взрыв газа, и он может повториться! Не выходить из квартир, не смотреть в окна!
Слесарь махнул здоровенным, под стать своей фактуре, ключом.
— Товарищи, скорей проезжайте, утечка пропана!
Ответил Сарафанов:
— Ты что, Горииванов, в газопроводчики подался?
— О, Михей! Ребята! — майор потер глаза. — Я с темноты толком еще не вижу, — и, прищурившись, спросил: — Чего это вы на Полюдовской машине катаетесь?
— Мы не катаемся, а выполняем задание, — сказал я, важно открывая переднюю дверь.
— И ты здесь, комендатура! Теперь, значит, с нами?
Мы обступиликомандира огнеметчиков, как мешок на ярмарке, подбирая сыпавшиеся горохом фразы.
— Прет, сучара, спасу нет. На воротах хоть генераторы, а на боковых вводах все вручную… В Гребном порту жегводь видели — такого с гражданской войны не бывало… Все, мужики, бегу.
— А здесь что было? — крикнул вдогонку Руис.
— А хрен его знает! Сами глядите.
Глянули мы осторожненько. Иголка РУНы, дрожавшая в самом начале красного сектора, не обещала особых проблем; Сарафанов посветил дальнобойным фонарем в обугленный колодец.
Что-то налипло на черных стенах. Жидкая блевотина ползла вниз, гулко шлепаясь на бетонную стяжку. Дно колодца размалевал неизвестный художник кровяными сгустками, меж кирпичей бугрился зеленеющий студень, и мертвый глаз в жестком волосе глядел в небо, как на МУРовском жетоне двадцатых годов.
— Хрень какая-то, — задумчиво сказал Михей и дважды выстрелил в дохлое око.
На Васин остров выбрались мы ближе к двум ночи. Зеленый катерок, тянувший по своим моряцким делам что-то на Лахту, подобрал нас и ушел в море, которое небо засыпало мириадами водяных горошин. Город дождь отторгал, разбивал косые струи о здания, рассеивал острыми пиками крыш, уничтожал, впитывая землей. Зато на воде он был свой, и вместе с туманом обращал все, к чему прикасался, в прозрачное волглое марево.
Катерок отчаянно мотало, но казалось наоборот — вроде стоим мы на месте, подминаемые свинцом туч, а с неба прыгают на нас шумные волны. Оттого Васька почудился громадным осклизлым мертвецом, бьющимся головой в невский берег. И плавал он в таком же мертвом тумане, будто находясь на пограничье между нашим и тем, другим миром, из которого приходят чужаки.
Сарафанов ткнул пальцем в туман.
— Вон там есть, причаливай!
Старшина катера хмыкнул и протянул еще метров триста, ловко увернув катер от возникшей ниоткуда баржи. Мы вытащили на сходни узкий длинный ящик и, отойдя метров триста от набережной, я заземлил его, откинув крышку.
— Посвети, Михей!
Сарафанов щелкнул в темноте чем-то металлическим, и яркий луч ткнулся в контур Васильевского острова, заодно обдав зеленоватыми брызгами донкихотовское лицо Руиса. Испанец протянул Михею несколько стержней из ящика, и они быстро собрали что-то похожее на детский металлический конструктор с флюгером, а затем принялись обматывать его проволочной гирляндой.
Это была та же РУНА, только называлась она ОПРМ-7 и были в ней насадки, позволяющие издалека прощупывать «гостей». Бородатые хмыри из радиоинститута напихали всякой умной дребедени, так что надо было всего-то включить тумблер да покрутить динамо в ожидании, когда сойдутся на панели кривые энергополей.
Испанец прижал ногами машинку и отчаянно крутанул маховик. Плексигласовый экран заспанно мигнул, зазмеился параболами, пустил по карте несколько косых линий, а потом все кривые стеклись на самый край — в район Колтовской набережной.
— Хватит, наверное, — Руис кивнул, и тут же внутри конструктора замаячил красный огонек, поворачивая флюгер влево.
Мы трое тоже повернули головы туда, где под умирающей лампочкой отсвечивали свинцовые углы букв на вывеске: «Машиностроительный завод Вулкан. Наркомобщемаш СССР».
Машзавод охраняла баба-вахтерша, визгливым шлагбаумом стоявшая на пути. Даже грозная книжка с гербом в трепет ее не повергла, и пускать на территорию посторонних, без разрешения начальника охраны она «и думать не стала».
— Кто тебя знает! — верещала эта пигалица, дергая клочками пушившуюся поддевку. — Мало что нарисовать можно! Бумага стерпит. Не пущу!