— Идем со мной.
— Не могу, — просто ответил я.
Она прикоснулась ко мне рукой и возле сердца стала перебирать пальцами, как слепые ощупывают лицо.
Секундой мелькнуло виденье грустной задумчивой девушки в светлой накидке с зачесанными назад волосами. Она улыбалась и встряхивала длинными белыми прядями, на завитках которых искры играли электрическим светом. Ледяные пальцы на моей груди накрыли фотокарточку Астры.
— Ты любишь такую же, как я?! — Наташа засмеялась. — Смелый парень… Цветок зимы сожжет дыханьем… Я покажу, как у вас будет.
Призрак поцеловал меня в губы, и мир взорвался тысячами серебряных граней, уносимых вихрем умирающих атомов. Этот вихрь захватил и меня. И даже странно было видеть и ощущать себя его частью, соединяясь с другими сущностями в единую бесконечную материю. Но всего труднее было понимать, что эта сияющая бесконечность, столь желанная и такая доступная сейчас, увлекая в счастливую новь, покинет наш мир. И без меня он останется совсем один, черный от взрывов, бессмысленно уродуемый теми, кто его населяет, но давший мне жизнь.
Уже падал в вечность этот сияющий поток, а я все никак не мог раствориться в нем полностью. Сознание цеплялось вспышками за все, что держало меня в моем мире. И тонкая струна, тянущая во тьму, все-таки лопнула и исчезла, унося обратно все то, что пришло к нам из чужого мира.
Чьи-то руки подхватили меня и потащили прочь…
— Наташа Белая — это мой брачок, — признался Михей, когда мы повалились на траву. — Семь лет назад мы что — провели очистку и успокоились. Техника была на уровне машины Уайта. Вместо РУНы пузырек бертолетовой соли, а то и просто лоза. Санобработка — вспоминать смешно: вызывали дядек с пятого дезпункта и те насосиками прыскали. — Он помолчал немного и, дергая фибровый каркас на дне фуражки, добавил: — Висмутом.
— Надо фугас закладывать.
Реплика испанца при всей ее простоте загнала меня в тупик. С боевой точки зрения, конечно, необходимо избавить рабочих завода от потусторонних визитов. Но тайно бродившее желание еще одной встречи и возможный ее результат склоняли чашу весов в другую сторону.
А Сарафанов продолжал вспоминать «дела давно минувших дней».
— Мне т а к а я попалась в тридцать седьмом… Да, в апреле где-то, как раз Орджоникидзе хоронили. Я вел дело о гибели парашютистов из аэроклуба. С первого наскока ничего вроде такого. Четыре десантника: трое на кладбище, один в психбольнице — за дерево зацепился и выжил. Но умом тронулся. А на диверсию не похоже — парашюты в полном ажуре, даже за кольцо никто не дернул. Прозектор клянется, что не от травм ребята погибли. И лица у всех на посмертных фото… — лейтенант развел руками, — …ну, короче, по нашей части лица. Я давай листать милицейские бумаги, съездил на вышку в Сосновке, заглянул на Моховую, в контору ихнюю. И что выходит? Выходит, что курсанты из разных групп. Разбились все в разные дни, но непременно в пятницу. И все — жертвы с одного самолета. Я давай быстренько на аэродром. Туда-сюда, качаю летунов — те ни в какую. Слава богу, нашелся умный человек, подсказал, что в полетной книге есть и кто, и когда, и почему. Сижу я, разбираю эту бухгалтерию: дело идет, цепочка вяжется. Оп-па! Смотрю — полвторого ночи уже. Ну, азарт, понимаешь?!
В эту минуту сверкнуло зарево на юге где-то за Кожевенной линией. Немцы били по острову.
— Ну да, азарт-батюшка, — повторил Михей. — Вышел на воздух, курю. Потом оп — возле аероплана вижу девчонку в летном шлеме. Ладная такая, маленькая, а глаза! Даже ночью видно, что темно-синие. Я ей, что это вы, барышня, одна в темноте гуляете, может, потеряли кого? Она как посмотрела — до сих пор за душу хватает, все б отдал, только чтоб рядом постоять. «Витю ищу», — говорит. Голос такой… Зацепенел я. На самолет смотрю, а не вижу, что это т о т с а м ы йТ-1329… Как она исчезла, я даже не понял — стоял, как баран. — Сарафанов зло дернулся, рассыпая очередную самокрутку. — Оказалось, что Марина, девчонка эта синеглазая, разбилась недавно, прямо накануне свадьбы. Прыгнули вместе с женихом, в воздухе кольца друг другу надели и дальше в ЗАГС планировали. Он приземлился нормально, а у Марины парашют не раскрылся…
— А те, другие парашютисты, чего тогда разбивались?
Лейтенант заговорил после долгого молчания.
— Я в дурдом съездил. К единственному выжившему из четырех. Так вот, он женихом Витей ее и оказался. «Марина Филатова ушла, — говорю ему, — совсем ушла!» Витю прорвало. До этого молчал, как репа, а тут, будто с горки — крики, сопли, слезы… Во время прыжка все погибшие Марину повстречали… Она каждую пятницу — в день последнего полета — искала в воздухе своего суженного… Десантники-то здоровяки, а разрыв сердца… Чего ты хочешь — месяц назад на похоронах за гробом шли… Так что, четыре сбоку, ваших нет. Мне тогда «благодарность» в приказе и «неполное служебное» — не смог я фугас на нее поставить. Первый и последний раз не смог… Такая красота, прям, как поколдовала.