Может, в самом деле, долбануть ей между глаз? Кто-то злой беспрестанно толкал под руку, чтобы я нажал на крючок "ТТ". Ну, зачем здесь эта худая гадина с кривыми ногами? В ствол зекает. Шмальнуть бы в лобешник ей.
Донесся какой-то крик.
Почему я не могу убить ее просто так? Откуда эти сомнения?..
Убить невиновного - это грех. Совершивший его переходит на темную сторону. Первый шаг легок, но потом тебя несет с горы, бросая на камни, пока не разобьет. Зато на светлой стороне не испытаешь упоения от полета вниз. Светлый путь тяжел и труден, как восхождение. Я не хочу идти наверх. Я у с т а л. Я просто устал. Я просто хочу убить эту суку. Просто нажать на спусковой крючок. Это очень просто, но я не могу. Они приковали мои руки цепями - все эти учителя и воспитатели. Эти бесконечные Дяди Вани и Тети Маши, знающие "что такое хорошо и что такое плохо". Бумажные рыцари из детских книг держат меня и не пускают туда, где легко. Из-за них я не могу разнести башку этой суке - так меня учили. Надо о чем-то говорить с белобрысой. Она враг, но убить ее нельзя. Она враг, но я должен стоять рядом, дыша ее запахом. Почему она смердит, как выгребная яма?
Вонь ударила в голову, помогая сбросить оцепенение. Пару секунд я тупо глядел на исходящую тихим завыванием блондинку. Ее ноги совершали беспрестанные загребные движения, и еще по ним текло что-то.
Вот чёрт, красавица просто обдулась. Обернувшись, я увидел замороженное лицо ефрейтора.
- Лиходей, возьми ведро воды где-нибудь.
Он мелко потряс головой и пулей устремился во двор. На середине лестницы ефрейтор остановился, в полупоклоне отдал честь и еще быстрей понесся наружу.
Все, что было нужно, я выяснил минуты за четыре. Звали деваху Наташа Мандрусева. Жила себе Наташа до войны в райцентре, в семье начальника ОРСа*, и горя не знала, пока не свезли папу в дом с решетками за растрату. После прихода оккупантов имела связи с немецкими офицерами. Сотрудничала с гестапо, выдала еврейскую семью. Тех, ясное дело, казнили, а Мандрусеву занесли в картотеку "Добровольных помощников Рейха". В городе она с марта месяца. В группе еще двое. Командир - немец, эмигрант семнадцатого года. Хромой - барыжник с Андреевского рынка - на фронте никогда не был, убил демобилизованного красноармейца, завладев его документами и наградой. Основная задача группы - это слухи, провокации, пораженческая волна. Балуются ракетами, но редко и по строгому плану, и еще листовки. Так, есть у них какая-то "Доктор Маша" - связная либо координатор, - работает в сануправлении. Словесный портрет шпионка дала толковый, так что поймать Машу можно будет.
Когда я вышел из парадного и сделал первую смачную затяжку, обратился ко мне Петя Рузайкин:
- Товарищ командир, а она что - взаправду фашистская агентша?
Петю привезли из-за далекой от линии фронта Волги, и для него внове был человек, с которым ты, может, ехал вчера в одном трамвае, а он - лазутчик вражеский, про каких пишут книги и снимают кинокартины.
- Как же так... Она ведь наш человек, советский... То есть, я хочу сказать здесь выросла. Почему она тогда за немцев?
Рябое лицо Рузайкина не выражало сурового презрения и волевой решимости. Он скорее походил на деревенского политинформатора, узнавшего, что его сестра путается ночами с Ванькой-трактористом на колхозном току.
- Вы спрашивайте ее, товарищ старший лейтенант, спрашивайте.
- Это пусть ее особотдел спрашивает. Ему за это сахар дают сверх пайка. Мы поймали и сдали куда положено.
- А я тоже могу... например, заметку в стенгазету сделать. В школе редактором был. Мы даже одного врага народа разоблачили!
- Какого врага?
- Скрытого. Он скрывал подлую сущность под личиной педагога истории.
- И как вы его разоблачили?
Петя счастливо заулыбался:
- Один из кружковцев опознал его на фотографии. Там Дмитрий Иванович был в погонах прапорщика. Да еще с царским крестом.
Подошел освободившийся Лунин и понимающе закивал.
- Я тоже помню, дедушка попался один перед войной. Пролетария все корчил из себя. Книжка у него изотовская**, а как портфель вскрыли - куда там Леньке Пантелею.
* ОРС - отдел рабочего снабжения. Организация, занимавшаяся обустройством быта советских индустриальных рабочих.
** Изотовская книжка - удостоверение, выдаваемое ударникам тяжелой промышленности. Названа по имени передового шахтера Никиты Изотова. Давала ряд льгот.
Деньги, номерные облигации, денежно-вещевые билеты. И все фальшивое...
Участковый замолчал, а я спросил Петю:
- Как же вы добыли карточку, выкрали тайным взломом?
- Почему тайно? - удивился Рузайкин. - Дмитрий Иванович занятия кружка у себя дома проводил иногда, там и подсмотрели в альбоме.
Во, детки! Хорошо, что не довелось мне учительствовать в заведениях Наркомпроса тамошних краев... Чтоб завершить аккорд спросил у разоблачителя:
- Ну и сколько лет твоему Дмитрию Ивановичу дали?
Петя опустил плечи.
- Ничего не дали, только из школы выгнали.
- Стало быть, невиновен оказался?
- Ну да.
- А чего тогда вы, сволочи, на советского гражданина поклеп возвели?
- Да какой он советский, товарищ старший лейтенант! Самодержавный офицер, а туда же, в госучреждение!
Эх, Петя! Принципиальный ты и честный, как лозунг, но шибко бдительный. При умелом раскладе, сделает тебя комиссар своим "недрёманным оком". Так что придется слегка утихомирить активиста.
- По-твоему, Рузайкин, все бывшие офицеры враги народа?
- Ну да, а как еще?
- Кто тебе это внушил?
Петя хлопал белыми ресницами.
- Я... мне... осмыслил в плане Гражданской войны и сделал выводы.
- Кто еще из твоих дружков так думает? Отвечай! Есть еще такие?
- Д-да.
- Т-а-а-к. Значит, целая организация. Молодец. Ты винтовку отдай пока ефрейтору.
- Мою?
- Твою-твою.
- З-зачем?
- З-затем, что ты, боец Красной Армии, распространяешь клеветнические слухи в адрес военного и партийного руководства эсэсэсэр.
Бедняга дернулся и начал сереть. Волжский румянец уступил место синеватой бледности и вдобавок Петя стал меньше ростом.
- Я не клеветничествую, товарищ командир... Нас так учили...
- Чему тебя учили, Рузайкин? Тебя учили, что комфронта Говоров предатель рабочего класса? Он ведь не прапорщик, а целый подпоручик. Да еще у Колчака служил! По-твоему, товарищ Жданов тоже враг народа? Дворянин! А писателя-орденоносца Толстого, куда прикажешь девать?! Он, вообще, граф!
- Товарищ командир... Я не знал! Я не думал...
- Чего ты не знал?! Прочитай в любой книжке, там все написано. Или ты что думаешь? Прокукарекал, а там хоть крыша гори?!
- Андрей Антонович, я... без всякой мысли! Честное комсомольское!
- То, что у тебя мыслей нет - не спорю. Я двадцать семь лет живу, но таких дураков не видел. А вот, кто хочет вбить их в твою глупую башку, да еще т а к и е мысли, я выясню, будь уверен! Сегодня к 21-00 подробный рапорт на стол! Что, где и почему.
Обернувшись, я рыкнул на Лиходея:
- Где ведро с водой?!
Тут же дзинькнула стальная дужка.
- Вот!
- Молодец. Вызови машину, жителей собери где-нибудь, и поставь к ним этого разоблачителя. Ну и... штык ему отдай, что ли.
Ефрейтор кивнул, а я подхватил ведро и выплеснул воду на измызганную "фрау" Мандрусеву:
- Умойся, смотреть на тебя противно.
Фронт под линией фронта
Бог весть, когда еще случай выпадет, поэтому я достал бритву и рядом с бабами, полоскающими белье в соседнем дворе, стал водить трофейным "Золингеном" по щеке, косясь в зеркало.
Зеркало, видимо, из квартиры эвакуированных, было тяжелое, в золоченой раме с резными лепестками и с претензией на старинность. Я даже стушевался как-то - моя физиономия не вязалась с резнолепестковым великолепием. В таком зеркале нужно расчесывать благородные бакенбарды, а не снимать щетину и подбривать виски "полубокса". Ну да ладно. Графов у меня в роду не было, разве что какой-нибудь татарский мурза времен Орды - загораю быстро, лицо за пару дней делается совсем черным, а волосы светлые и глаза синие. В общем, гибрид какой-то. Правда, внешности своей значения особого я не придавал, разве что руки длинные. Гимнастерку с такими руками намучаешься отыскивать. Большой размер и рост еще ничего - можно подобрать, а рукава непременно короткие.