Почему я иду за ними? Почему я в них нуждаюсь? Почему они мне необходимы? Те, которые меня постоянно обманывали и всячески вводили в заблуждение. Те, которые создали во мне раздвоенность, засадив своего агента в мое сознание. Те, которые сделали меня эмоционально зависимым инвалидом, постоянно нуждающимся в инъекциях душевного тепла. У них есть душа или это бездушный и безжалостный механизм, управляемый с помощью химических сигналов, подобно муравейнику?
Можно ли сложить миллионы душ в одну? Получится ли из этого единая сущность, единая душа или она всегда была единой, но разлитой в миллионы емкостей? Тогда получается, что я часть этой сущности. Но мне неприятна мысль о своем единстве с ними. Я все еще зол на них, и любой намек на наше единство меня раздражает. И потом, достаточно представить себе ситуацию моей хотя бы физической безнадежности, как станет ясно, что ни о каком единстве не может быть и речи. Рядом могут оказаться либо посторонние и, довольно безучастные лица, либо не посторонние, но связанные со мной довольно банальными обстоятельствами. Что тут можно возразить?
С этими размышлениями я въехал на мост. Впереди, ближе к его середине я увидел фигуру человека или ребенка сидящего на бордюре, разделяющем дорогу и тротуар. Причем ноги находились на проезжей части. Это была девочка. Возраст определить было сложно, так как она была одета так, как одеваются более взрослые девушки. Модные джинсы и майка с кофтой, сумка в тон туфель, и браслеты с кольцами на руках. Очень аккуратная и стильная прическа в сочетании со следами макияжа и подкрашенными губами. Такая маленькая женщина или девочка, лишенная детства. Лицо в обрамлении темных волос спокойно, а взгляд направлен вперед и вдаль. Как вырезанная из журнала картинка.
Я подъехал совсем близко, вышел из машины и стал перед ней. Никаких реакций. Я присел и заглянул ей в глаза. Она на мгновение посмотрела на меня и вернулась в то же состояние.
– Что ты тут делаешь?
Ее глаза задвигались, но на меня не посмотрели.
– Ты меня слышишь? – повторил я вопрос и положил руку на ее колено.
Она сделала грациозное движение спиной, мол, оставьте меня.
– Ты не хочешь со мной разговаривать?
– Я с незнакомыми людьми-мужчинами не разговариваю.
– Давай познакомимся. У тебя такие красивые браслеты.
На ее лице проступил румянец.
– Я давно не видел таких красивых девочек.
– Я это постоянно слышу. Вы неоригинальны, – все еще не глядя на меня, сказала она и поджала губы.
– Как думаешь, как называется у птиц та часть, которую мы у людей называем лицо, а у животных – морда?
Ее лоб слегка нахмурился, и она посмотрела-таки на меня прищурясь. И вдруг засмеялась, звонко-звонко, откинувшись назад.
– Клюво, во-во-во.
И также внезапно уже спокойным тоном:
– Нет у птиц лиц. У птиц нет лиц. Лиц нет у птиц.
– Ну ладно, – примирительно сказал я. – Как тебя зовут?
– А вы первый скажите, как вас зовут, представьтесь, – с нажимом на последнем слове, произнесла она и голову при этом склонила набок.
– Салена, – сказал я и протянул ладонь, как равной.
– А я не скажу, как меня зовут. И она протянула мне руку, как королева для поцелуя. На что от растерянности я ответил робким пожатием.
– Тогда я буду называть тебя Девочка.
– А мне все равно. Мне с вами детей не крестить.
– А вдруг?
– Вы мужчина не моего типа.
– Сколько же тебе лет, неприступная Девочка?
– Неприлично у девушки спрашивать о ее возрасте.
– А прилично девочке разговаривать с человеком, старше нее, так высокомерно? Ты такая красивая и воспитанная, а ведешь себя удивительно вызывающе.
Все это я сказал, намеренно придав голосу оттенок строгости.
Она вдруг закрыла лицо руками, упершись локтями в колени.
По характерным звукам я понял, что она плачет. Я провел рукой по ее волосам, пытаясь успокоить.
– Ну что ты, что ты? – не совсем понимая ее реакции, спросил я.
– Вот вам хорошо, а я может быть осталась одна, без родителей, без никого. А мне всего девять лет. Будет. И я заблудилась, и у меня нет денег. И я хочу есть. Что, не видно? Вы же взрослый, – с упреком и, еле сдерживая икоту, выдала она, успевая при этом размазывать по щекам слезы.
Но ей было этого мало, и она добавила:
– Разве непонятно? А вы развлекаетесь тут. Наверное, со своей дочкой вы бы так не разговаривали.
Она достала из сумочки платочек и зеркальце и начала на лице что-то там приводить в порядок. Я нашел в машине маленькую бутылку «Эвиан» и салфетки. Смочив одну, протянул ей. Она вытерла лицо и, сказав:
– Спасибо, – и протянула обратно.
Скорее машинально я подошел к перилам моста, чтобы выкинуть салфетку и замер, поразившись увиденной картиной.
На огромном, почти ровном пространстве земли, уходящем далеко к горизонту, расположилась бесконечная масса людей. Из-за большой высоты и расстояния я не мог видеть, что они делают. Казалось, люди застыли, стоя плечом к плечу, а над ними еще более бесконечное простиралось небо, без единого облака и намека на жизнь. Слева и справа, вдалеке, картину завершала зелень, покрывавшая холмы. Наверное, только она придавала этой фантастической картинке элемент реальности происходящего.
Из этого оцепенения меня вывела Девочка. Взяв меня за руку, она прижалась ко мне, а когда я посмотрел на нее, сказала:
– Пойдем. Пойдем к ним.
Я не знал, что ей ответить и продолжал молча смотреть на нее.
– Там мама и папа. Там друзья. Они нас ждут.
– Ты думаешь?
– Ну конечно, а как же по-другому?
– Не знаю. Я ничего не знаю.
– Ну, ты же такой большой? Ты же взрослый, – и с этими словами она наклонилась над перилами и крикнула:
– Эээ-й! Привет!
К моему удивлению масса пришла в движение, и из нее начали проступать слова. Видимо, люди использовали белые платки или что-то такое, как на стадионах. Первым появилось слово «привет», затем «как дела». Девочка смеялась, просто заливалась смехом от такой игры. Она крикнула:
– Мама, – и помахала рукой. И через несколько секунд появилась надпись «я здесь», а затем «я люблю тебя» и «иди к нам».
Я безучастно наблюдал за происходящим до тех пор, пока масса не пришла в энергичное движение. Началось какое-то бурление и брожение. И я увидел, как проступают контуры ребенка. Да, огромные контуры, огромного ребенка. Ребенок сидел с широко открытыми глазами и озорным чубчиком на голове. А внизу простирались большие буквы, сложенные в слова «здесь все дети».
Я не понял, кому это было адресовано мне или Девочке, но взял ее за руку и пошел к автомобилю.
Ситуация № 4. Курочка
Это было отчаяние. Это был тупик. Косточка в вишневом пироге, которой не могло быть. Сообщение о смерти хомячка.
Он стоял, обидевшись на весь мир, не обращая внимания на струйки слез на щеках и упершись взглядом в горизонт, подбрасывал двумя руками цыпленка, почти курицу. Губы его искривились то ли от обиды, то ли от упрямства. На голове – сеновал. На лице – первые следы жизни, как на первом снегу следы взрослого человека. Он был один, совсем один. В каждый такой бросок он вкладывал не столько силу своего пятилетнего тела, сколько желание увидеть полет своей птицы. Он верил: она должна полететь, ведь у нее есть крылья! Но, вопреки очевидному, этот нелетающий объект крайне неуклюже падал на лужайку, причем, очень беспомощно.
Мальчик сел. Видимо, источник иссякал – ручейки на щеках подсыхали, и вместе с ними испарялось что-то, что вначале образовало над его головой маленькое облако, скорее, розовую дымку. Но это длилось лишь мгновение и рассеялось. Может быть, от ветра. Это заметил лишь один полупьяный Эм, который вместе с другими, но немного в стороне, сидел на террасе дома. Другие не увидели, утратив интерес к происходящему, как только Кай прекратил свою пантомиму. Это молчаливое шоу наблюдали все, кто с жалостью, кто с насмешкой. Они видели не только кульминацию, но и развитие. Более того, они знали, какой она будет, вернее, предвидели. И тем не менее…