— Наверное, нет, — признался я.
— Осознанно или не осознанно, но каждый знает, что шансы выбрать правильную религию — если она существует — равны нулю.
Дорожные карты
Я чувствовал себя одноногим калекой, балансирующим на верхушке высокого забора. Я мог бы скакать по забору и дальше в поисках легкого способа спуститься, или же набраться храбрости, прыгнуть с самого верха и получить причитающиеся мне синяки.
— А во что верите вы, мистер Аватар?
Старик качнулся в кресле несколько раз, прежде чем ответить.
— Представь себе, что ты и я отправимся в путешествие в одно и то же место. У тебя будет синяя карта, а у меня — зеленая. Ни на одной из этих карт не указаны все возможные пути, на каждой карте отмечен только один какой-нибудь маршрут. Если мы оба благополучно доберемся до места, мы начнем рассказывать всем, что наша карта верна. Я буду с полным убеждением утверждать, что моя зеленая карта лучше всех, и я буду предупреждать людей не пользоваться другими картами. Ты будешь настолько же уверен в своей синей карте. Религии — как карты, чьи маршруты ведут к общему благу общества. Одни карты ведут своих владельцев через тернистую местность. Другие указывают более легкие пути. Некоторые из путешественников будут назначены хранителями карты. Они будут учить молодых уважать эту карту и с подозрением относиться ко всем другим картам.
— Хорошо, — сказал я. — Но кто создал сами карты?
— Карты были созданы теми первопроходцами, которые выжили. Те карты, которые выжили — это карты, которые работают.
По крайней мере, он дал мне цель для атак.
— По-вашему все религии работают? А как насчет всех тех людей, которые были убиты в религиозных войнах?
— Нельзя судить о ценности вещи по ее стоимости. Во многих странах больше людей погибает от ошибок врачей, но никто не утверждает, что больницы — это зло. По сравнению с неверующими, верующие люди счастливее, живут дольше, избегают неприятностей, с ними случается меньше несчастных случаев. С точки зрения общества, религия работает.
Генераторы иллюзий
Так как мой обеденный перерыв давно уже закончился, то, по сути, я устроил себе прогул. Но мне было все равно. Время, проведенное со стариком, того стоило. Я не во всем соглашался с ним, но мой мозг давно уже не был настолько «живым», с тех самых пор как я был ребенком. Я чувствовал себя так, словно я проснулся на другой планете, где все выглядело точно так же, но все правила изменились. Старик был загадкой, но я уже начал привыкать к его вопросам, возникающим из ниоткуда.
— Кто-нибудь когда-нибудь советовал тебе «быть самим собой»?
Я сказал, что постоянно это слышу.
— А что это означает — «быть самим собой»? — спросил он. — Если это значит делать то, что ты считаешь нужным, то ты и так это делаешь. Если это значит, что нужно поступать так, словно общество не влияет на тебя, то это худший совет, который можно было бы дать; скорее всего, ты перестал бы мыться и носить одежду. Совет «быть самим собой» — очевидная бессмыслица. Но наш мозг принимает эту чушь за мудрость, потому что нам приятнее думать, что у нас есть стратегия в жизни, чем то, что мы понятия не имеем, что нам делать.
— Выглядит так, словно наш мозг создан специально, чтобы нас дурачить, — сказал я.
— В одном наперстке реальности содержится столько информации, что ее не сможет понять целая галактика человеческих мозгов. Мозг не в состоянии понять этот мир, поэтому он придумывает простые и понятные иллюзии, которые заменяют настоящее понимание. Если иллюзии работают хорошо и человек выживает, то он передает эти иллюзии следующему поколению. Человеческий мозг — это генератор иллюзий. Иллюзии эти подпитываются высокомерным убеждением, что люди — это центр мира, что мы одни наделены волшебными свойствами души, нравственностью, свободой воли, любовью и так далее. Мы полагаем, что всемогущий Бог особенно интересуется нашей деятельностью и развитием, предоставляя нам весь остальной мир как песочницу. Мы верим, что интересны Богу (потому что он думает так же, как мы) больше, чем камни, деревья, растения и животные.
— Ну, я не думаю, что камни так уж интересны Богу, — сказал я. — Все, что они делают, это лежат на земле и постепенно превращаются в пыль.
— Ты так думаешь только потому, что не можешь видеть бурю активности на молекулярном уровне, на уровне глубже и так далее. И ты ограничен в своем восприятии времени. Если бы ты наблюдал за камнем всю свою жизнь, то никогда не заметил бы в нем перемен. Но если бы ты был Богом и мог наблюдать этот камень на протяжении пятнадцати миллиардов лет так, словно прошла всего лишь секунда, камень был бы неистово активен. Он бы уменьшался и рос, обменивался бы молекулами со своим окружением. Его молекулы путешествовали бы по Вселенной и становились частями удивительных вещей, которых мы никогда не сможем себе представить. По сравнению с этим, тот случайный набор молекул, которые составляют человеческое тело, будет составлять одно целое всего лишь мгновение, за которое Вселенная успеет только моргнуть. Наша заносчивость заставляет нас наделять особым смыслом это случайное собрание молекул. Почему нам кажется, что сумма частей нашего тела обладает большей духовной ценностью, чем отдельно взятая клетка? Поему мы не устраиваем похорон, когда умирают клетки нашей кожи?
— Это было бы непрактично, — сказал я. Я не был уверен, что его вопрос требовал ответа, но я хотел показать, что слушаю.
— Именно, — согласился он. — Практичность правит нашим восприятием. Чтобы выжить, наши крошечные мозги должны приручить море информации, которое угрожает захлестнуть нас. Наше восприятие удивительно гибко, трансформируя наше мировоззрение автоматически и непрерывно пока мы не найдем себе безопасную гавань комфортабельной иллюзии. Для Бога же, не связанного ограничениями человеческой практичности, каждая мельчайшая частица твоего тела была бы наполнена движением и смыслом, точно так же, как частицы камней, деревьев или насекомых. И сумма наших частей, которая и составляет нашу индивидуальность, такая замечательная и поразительная для нас, вовсе не показалась бы всемогущему существу ни такой уж замечательной, ни, тем более, поразительной. Абсурд — наделять Бога всемогуществом, чтобы затем обременять его нашими же собственными близорукими предрассудками о какой-то особенной значимости человеческих существ. Что может быть особенного или интересного для Бога, который знает абсолютно всё, может создать всё что угодно, и может уничтожить всё что угодно. Само понятие важности рождено человеком из-за потребности принимать решения, влияющие на его выживание. Всемогущему существу не нужно соотносить вещи. Для Бога ничто во Вселенной не может быть более интересным, более полезным, более угрожающим или более важным, чем что-либо другое.
— Я по прежнему думаю, что люди более важны для Бога, чем животные, растения или камни. Мне кажется, это очевидно, — возразил я.
— Что более важно для машины — руль или двигатель? — спросил он.
— Двигатель более важен, потому что без него не возникло бы потребности в управлении, — предположил я.
— Но до тех пор, пока ты не имеешь и руль, и двигатель вместе, машина бесполезна, не так ли?
— В общем, да. Наверное, это так, — признал я.
— И руль, и двигатель обладают одинаковой важностью. Это человеческая потребность (состоящая из равных частей инстинкта и высокомерия) верить, что мы можем ранжировать всё в нашем окружении. Важность не является неотъемлемым свойством Вселенной. Она существует только в наших головах, доверху забитых иллюзиями. Могу тебя уверить, люди, ни в коей мере не являются более важными, чем камни, рули или двигатели.