— Поднялась страшная шумиха, но лишь за закрытыми дверями, — признался он, рассеянно теребя нашивки на воротнике. — Но Форкосиганов не так-то просто заставить раствориться в ночи… по крайней мере пока. Хотя я и нажил себе нескольких могущественных врагов.
— Охотно верю. — Чутье подсказывало Корделии, что эта история, рассказанная без всяких прикрас или оправданий, действительно правдива, хотя у нее и не было никаких разумных оснований верить ему. — А вы, случайно, вчера не… э-э… подставили спину одному из ваших врагов?
Он кинул на нее пронизывающий взгляд.
— Возможно, — медленно произнес он. — Хотя данная теория не лишена недостатков.
— Например?
— Я все еще жив. Вряд ли они, отважившись на такое рискованное дело, не довели бы его до конца. Безусловно, они соблазнились бы возможностью обвинить в моей гибели вас, бетанцев.
— Уф. А я-то думала, что это у меня трудная задача — совладать с шайкой бетанских интеллектуалов-примадонн, которые вечно норовят перессориться. Боже, храни меня от политики.
Форкосиган слегка улыбнулся. — Судя по тому, что мне приходилось слышать о бетанцах, вам тоже приходится несладко. Не думаю, что хотел бы поменяться с вами местами. Я бы просто взбесился, если бы экипаж принялся оспаривать каждый мой приказ.
— Они оспаривают не каждый приказ. — Она усмехнулась: его слова вызвали в памяти кое-какие бесценные воспоминания. — Со временем учишься их уламывать.
— Где, по-вашему, сейчас ваш корабль?
Вся ее беззаботность тут же улетучилось, уступив место настороженности.
— Я полагаю, это зависит от того, где находится ваш.
Форкосиган пожал плечами и встал, поправив за плечами рюкзак.
— Тогда, наверное, нам пора перестать тратить время на эти пустые домыслы. — Он помог ей подняться. Лицо его снова застыло — он нацепил привычную личину невозмутимого служаки.
На то, чтобы спуститься со склона горы и достичь красновато-бурых равнин, у них ушел целый день. При ближайшем рассмотрении равнины оказались сплошь изрезаны скалистыми выступами и бурными потоками мутной воды, оставшимися после недавних дождей. Издали были видны стада пасущихся шестиногов. Животные вели себя довольно настороженно, и Корделия заключила, что хищники наверняка затаились где-то неподалеку.
Форкосиган намеревался продолжить переход, однако у Дюбауэра случился очередной приступ конвульсий, сменившийся вялостью и сонливостью. Корделия решительно настояла на том, что пора устраиваться на ночевку.
Они разбили лагерь, проще говоря — уселись на землю прямо там, где остановились: посреди поляны в лесной чаще, на высоте около трехсот метров над равниной. Путники разделили ужин из овсянки и рокфора в усталом молчании. Когда померкли последние краски живописного заката, Форкосиган надломил очередной люминофор и разместил его на большом плоском валуне. Корделия, растянувшись на траве, украдкой наблюдала за барраярцем, снова вступившим на ночную вахту, пока сон наконец не сморил ее, дав отдых ноющим ногам и голове.
Он разбудил ее после полуночи. Чувствуя, как скрипят ее задеревеневшие мышцы, она поднялась и заняла свой пост. На сей раз Форкосиган дал ей парализатор.
— Поблизости ничего не видно, — прокомментировал он, — но временами оттуда доносится какой-то жуткий шум. — Корделия сочла это вполне достаточным объяснением подобного жеста доверия.
Проведав Дюбауэра, она устроилась на валуне и устремила взгляд на темный склон горы. Где-то там, наверху, покоится в своей глубокой могиле Роузмонт. Он спасен от острых клювов мерзких трупоедов, но все равно обречен на медленное разложение. Затем ее мысли обратились к Форкосигану, почти невидимому в своем камуфляже у границы сине-зеленого света.
Загадка на загадке, вот что он такое. Определенно, он принадлежит к барраярской военной аристократии старой школы, ведущей безуспешную борьбу за власть с нарождающимся классом бюрократов. И хотя «ястребы» обеих партий исхитрились образовать несуразный, шаткий альянс, руководящий государством и контролирующий вооруженные силы, эти группировки по самой своей природе были естественными врагами. Император искусно удерживал хрупкий баланс власти между ними, но после смерти хитрого старика Барраяр просто обречен на смутный период политического каннибализма, а может, и открытой гражданской войны — если только преемник старого властителя не проявит больше воли, чем от него ожидают. Она пожалела, что ей так мало известно о кровных связях и властвующей верхушке Барраяра. Она смогла вспомнить фамилию императора — Форбарра — и то лишь потому, что это имя было связано с названием планеты, а обо всем остальном имела весьма смутное представление.