Открыв глаза, поначалу я растерялся, не поняв сходу, где нахожусь. И лишь спустя минуту, потраченную на потягивания и зевания, события вчерашней ночи всплыли в памяти.
- Проснулся, Саш? - донеслось из-за стены. И как она узнала?..
- Да, бабушка, - в последний раз потянувшись, я встал и пошел на голос.
Судя по всему, я спал в прихожей, или как там это называется в избах. Небольшая комната, одна из дверей которой вела наружу, другая - в основную часть избы. Обставлена прихожая была небогато - продавленный, видавший виды диван, послуживший мне этой ночью кроватью, к соседней стене приколочена вешалка для одежды, с мутноватым зеркалом и ящиком для обуви. На ее обломанных крючках висело старое пальто и моя кофта, в которой я приехал сюда. Внизу пристроился пакет с вещами, прихваченными мною из дома.
На этих двух предметах пересчет мебели в прихожей закончился. Кроме вешалки и дивана, декор комнаты составляли выцветшие обои бледно-желтого цвета без рисунка, и висящая рядом с единственным окном большая картина в широкой деревянной раме. На ней неизвестный художник изобразил ночные горы, над которыми реяла огромная птица. Присмотревшись, я понял, что ошибся - мало того, что птица оказалась чешуйчатой, так еще и с длинным хвостом, а на голове ее красовались рога. Это же дракон!
Вдоволь наглазевшись на картину, я последовал за запахом в соседнее помещение. Там и нашлась бабушка, стоящая у огромной каменной печи. Кроме титанических размеров сооружения, в котором, казалось, можно запросто зажарить "Уазик" дяди Степы, здесь расположились несколько книжных стеллажей, заполненных пухлыми фолиантами. Стояли шкафы так, чтоб отделить собой дальний угол комнаты, образовав эдакий небольшой кабинет. По соседней стенке вытянулась лавка, судя по подушке и свернутому в ногах одеялу, служившая бабушке Акулине кроватью. Поверх одеяла взгромоздился черный как смоль, холеный кот, не удосужившийся обратить на мое появление хоть толику внимания.
В изголовье лавки стоял платяной шкаф, а в ногах - обитый металлом, потемневший от времени сундук, закрытый на тяжелый амбарный замок, украшенный причудливой мелкой ковкой. Почему-то мне подсознательно не хотелось задерживаться взглядом на нем, и я продолжил осмотр комнаты.
В центре просторного помещения стоял грубого вида стол с тремя стульями и бронзовым подсвечником на три свечи в центре. На дощатую столешницу падала широкая полоса света из большого окна в массивной деревянной раме с кристально чистыми стеклами. Это было единственное из трех разнокалиберных окон, не задернутое шторами.
- Осмотрелся? - хмыкнула бабушка, продолжая возиться у печи. - Пригодно для жизни?
- Да, бабушка, - кивнул я, проходя и усаживаясь на один из стульев.
- Да что ты все заладил, бабушка-бабушка, - взмахнула рукой баба Акулина в непонятном мне жесте. - Учти на будущее, не любят женщины упоминаний своего возраста. Ты меня просто Акулиной зови, если нужно обратиться будет. Идет?
- Идет, - я попытался добавить "Акулина", но язык не повернулся. Это было каким-то кощунством, называть человека настолько старше меня просто по имени.
- Значит, так, - строго начала бабушка. - Если ты будешь жить здесь, то просто сидеть у меня на шее у тебя не получится. Я дармоедов не люблю, потому тебе придется мне помогать. Для начала, пока я готовлю, возьми ведро в прихожей. Как выйдешь наружу, увидишь во дворе колодец. Принеси воды, сколько сможешь, поставим чайник и будем завтракать.
Кивнув, я ушел выполнять задание.
Снаружи изба казалась гораздо меньше, чем изнутри. Окна так уж точно - вместо огромных проемов в четверть стены дом сиротливо смотрел на двор маленькими форточками под самой крышей. Как-то это странно...
Стоял бабушкин дом на краю небольшого участка со своим, чуть покосившимся, колодцем. Я раньше думал, что такая роскошь в деревне одна на всех, а тут, оказывается, почти что личный водопровод.
Пока ведро на длинной веревке спускалось по колодезной шахте до характерного всплеска, я осматривал окрестности. Участок бабушки располагался на холме, чуть в стороне от деревни, почти примыкая к густому еловому лесу. Жутковатому, мрачному, будто желающему затянуть меня внутрь своими длинными, желтоватыми лапами. Затянуть и никогда больше не выпускать. Я вздрогнул и отвернулся, уставившись в черный зев колодца. В ответ оттуда раздался глухой всплеск.