– У нас в университете то же самое. Раньше пропуска и не смотрели толком, а теперь без них не попасть.
– То есть боятся, что подобное может случится уже в городе?
– Кто знает, – пожал он плечами. – Лучше предусмотреть и такой вариант. Хотя паниковать тоже глупо. Но, поди, некоторым объясни. Вот и матушка (меня всегда умиляло, с какой нежность он говорит о матери) настояла, чтобы я несколько дней пожил у друга. «Места себе, – говорит, – не нахожу, что ты едешь через весь город». И надо же, чтобы вы тоже переехали! Друг-то мой через дорогу от вас живет.
Он так сиял, что я с трудом выдавила улыбку. Как бы подобная «близость» не спровоцировала новые любовные признания. Провожая нас, он показал на окна дома, стоявшего наискосок от книжной лавки.
– Вон те окна, на третьем этаже, квартира Дирка. Ваши ведь выходят на эту же сторону?
Услышав утвердительный ответ, покраснел и распрощался.
– Всю ночь на подоконнике проторчит, – улыбнулась Даша.
– На здоровье. А я вот собираюсь выспаться.
– И не говори! Так хорошо не бежать на электричку.
Я почитала еще немного, свернувшись калачиком в кресле у окна. Свет уличного фонаря очень удачно освещал этот уголок. А, почувствовав, как глаза слипаются, юркнула под одеяло – с Дашей мы делили одну старенькую софу. Легкие сны кружили в ту ночь вокруг моей головы.
Снился дом и летние вечера в деревне. Стоя на лестнице, я собирала сливы в саду бабушки, и бросала вниз – там их ловили Даша, и Полина, и Эфил. Мы хохотали и были счастливы. Казалось, можно оттолкнуться и взлететь. Вдруг лестница заскрипела, развалилась под ногами, и я ухнула вниз.
26
Проснувшись, я не сразу поняла, что сон закончился. Открыла глаза и увидела, что лежу на полу в осколках стекла. Кто-то истошно кричал. Болел ушибленный бок, по полу дуло.
– Вика! Вика, ты жива?
Даша перевернула меня на спину, рассвет резанул по глазам.
– Господи, что случилось?
Даша всхлипнула. Я огляделась.
– Окно выбито!
На улице кричали, слышен был топот ног. Преодолевая боль, я вскочила и замерла от ужаса. В зазубренном оскале окна через дорогу висело плотное черно-серое облако. Оно постепенно оседало, открывая дымящиеся развалины дома.
– Ферн, – мои губы шевелились, но звука я не слышала.
– Вика, ты поранилась.
Я не заметила, что шла по осколкам, и из разрезанной ступни сочилась кровь.
– Сядь. Я перевяжу, – подтолкнула она меня к подоконнику.
Я не могла оторвать глаз от развороченного дома. По улице бежали люди. Крики. Где-то завыла сирена.
– Даша…
– Подожди.
– Даша!
Я чуть не за шиворот подтянула ее к окну. Со стены соседнего здания, где были выбиты все стекла, а по фасаду протянулась трещина, смотрел шляфен.
Помню, меня охватило странное отупение. Очень хотелось проснуться, но не получалось.
Прибежал Кэдвар, едва натянувший халат на пижаму такой смешной расцветки, что я уставилась на нее, забыв, какую эмоцию должна испытывать. Старик всплескивал руками, тарахтел, почему-то вытаскивал нас на улицу. Не сразу я поняла, что он боится нового взрыва. На негнущихся ногах я спустилась, оказавшись на утреннем холоде.
К разрушенному дому уже подъехали пожарные и полиция. Даша вскрикнула: прямо на тротуар выносили раненых и тела. Взгляд зацепил трупик ребенка – мальчика лет пяти, в ночной рубашке, задравшейся и обнажившей белые ножки. Череп его был раздроблен.
– Почему они все такие белые?
– Это известка и грязь, – Даша обняла меня, кутая в одеяло. – Вика, давай отойдем куда-нибудь подальше. На тебе лица нет.
– Постой. Я должна… Что-то должна сделать. Забыла… А, да.
И побежала к дому, расталкивая людей. Я металась среди раненых, вглядываясь в их грязные, покрытые кровью лица. Попыталась прорваться к развалинам, которые тушили пожарные, но мужчина в форме оттолкнул меня.
– Вы не понимаете, я должна!
– Отойдите, барышня! Вы мешаете спасателям.
– Вика, Вика, идем! – лицо Даши было мокрым от слез. – Пойдем, он там.
Мне вдруг стало страшно, она тянула к тому месту, где над телами рыдали родные.
– Я не хочу, – в горле пересохло. – Зачем?
– Пойдем, я нашла его.
Я поймала себя на малодушном страхе увидеть обезображенный труп, но смерть «пощадила» Ферна. Правда, левая рука его превратилась в кровавое месиво, но лицо было так спокойно, словно юноша спал.
Я стояла нал ним, не зная, что делать, а потом пошла прочь. В груди затвердело и больно билось. Голова шумела, хотелось лечь и заснуть. Не быть. Крик над ухом резанул по мозгу.