28
Первое, о чем подумала: это камера-люкс. И вообще, я не чувствовала того ужаса, которого ждала от тюрьмы. Меня словно привели в гостиницу, откуда нельзя выйти. Здесь имелся крохотный, зато отгороженный санузел. Узкая застеленная кровать, стол у надежно зарешеченного окна, стул с гнутой спинкой. Даже этажерка. Я машинально засунула туда сумку и села на кровать.
Вот и все. Игра окончена. Они оказались хитрее. Что теперь будет? Официально ни меня, ни ребят обвинить не в чем. Но разве это остановит тех, кто спокойно отправил на смерть сотни неповинных людей только для того, чтобы подставить «Детей Виира»? Архив уничтожен, однако многие связи они уже могли просчитать, есть, конечно, и другие бумаги – у тех же лидеров. Узнали ли о них? Как много вообще знает Совет? И как много им нужно узнать от нас? В этот момент дрожь ужаса пробежала по моей спине. Я вспомнила Дэвра. Что, если и меня будут пытать? Да ведь не только меня – всех!
Я вскочила и заметалась по комнате. Размеры к тому не располагали: пять шагов в одну сторону, семь – в другую. Но я просто не могла сидеть. Немного успокоившись, попыталась обдумать дальнейшее поведение. Нужно быть очень осторожной, взвешивать каждое слово. Постараться понять: как много им известно.
Рассвело. Усталость наконец взяла свое, и я заснула. Несколько часов беспокойного сна. Проснувшись, обнаружила на полу поднос с завтраком: его просунули через небольшое закрывающееся отверстие. Каша, сиорд. Поев, я поставила поднос так же на пол. Умылась, чтобы взбодриться и вновь прилегла. Сидеть за пустым столом казалось бессмыслицей.
Приносили еще обед и ужин. Вполне вкусно и сытно. Но в камеру никто не заходил. Так прошли два дня. Часов у меня не было, время измерялось светом в окне и приемами пищи. Я истомилась от безделья и страха. Сквозь металлическую дверь не долетало ни звука. Попыталась простучать стены, надеясь на отклик, но безрезультатно. Окно – достаточно просторное – было так хитро расположено, что ничего, кроме кусочка неба, я не видела.
На третий день, понимая, что для сохранения психического здоровья мне необходимо срочно занять чем-то мысли, я решила вспомнить свои исследования. Конечно, без материалов и бумаги это малопродуктивно, но какая разница. Была пара моментов, над которыми можно поразмышлять и не опираясь на источники.
Раскачавшись, мозг заработал так шустро, что я даже забыла, где нахожусь. Оба раза, когда в дверь просовывали поднос, я не сразу понимала, что это, и проглатывала еду, не замечая вкуса. Наступил вечер, но я не включала свет, путешествуя по просторам мифологической вселенной.
Щелкнул замок. Этот звук, такой неожиданный за три дня, выстрелил меня обратно в жизнь. Дверь открылась, и вошел человек. Я растерялась. В первый день то и дело казалось, что за мной придут, но теперь я и забыла о том, что сижу в тюрьме.
Мужчина закрыл дверь и нажал выключатель. От вспыхнувшего света я зажмурилась, а потом увидела Полоцкого. Олег Иванович взял стул и сел напротив. Несколько минут прошло в молчании. Я не выдержала первой.
– Долго собираетесь держать меня здесь?
– До суда.
– В чем меня обвиняют?
– Участие в деятельности организации, готовящей государственный переворот и ответственной за теракты в столице.
Знает ли он о готовящейся операции или говорит наобум?
– Вот как. А я думала, что не состою в Совете.
Он не ответил.
– Если это организация, есть и другие участники. Многих посадили за решетку?
– Достаточно. Хотя мы за числом не гнались. Даже если многие остались на свободе, меня не волнует эта мелкая рыбешка. Все главные люди находятся здесь.
– О ком вы?
– Ты с ними не знакома? Скорее всего, нет. Зато жильцов соседних пяти камер знаешь давно.
Взяли всех ребят.
– Решили устроить показательный процесс? Что ж, вы можете состряпать любое обвинение. Только вот доказательств нет.
Полоцкий усмехнулся.
– Я мог бы не отвечать на столь наивную попытку прощупать почву. Но мне скрывать нечего. «Стряпать», как ты выразилась, и не придется. «Дети Виира» – да, я знаю название – сделали предостаточно, чтобы затянуть себе петлю на шее. Что касается доказательств, то их уже немало. А будет еще больше.
И он посмотрел на меня так выразительно, что мороз пробежал по коже. Очевидно, это было заметно, потому что Полоцкий поспешил успокоить: