– Поеду с вами, но только до Дорна. Мне нужно вернуться к ребятам.
– Я дам вам адрес доктора и записку. Он поймет, – вставила Мидна. – Контакты членов организации – тоже, но не знаю: откликнуться ли они незнакомому человеку.
– Спасибо. Мы посоветуемся и решим: что делать.
– Теперь я не решусь вам что-то подсказать, – нахмурился Ллур. – Нынешним лидерам нельзя доверить геласер, но вам нужна помощь. Простите, что не предлагаю ее.
– Я понимаю.
– Вы должны стать третьей силой между этими враждующими сторонами. Спасителем. Сплотить вокруг себя честных людей. Конечно, на это понадобится время.
«Которого у меня нет».
Детей рано уложили спать, а мы с Мидной занялись сборами. Уже ночью я вышла подышать на улицу. Звезд было не видно: небо затягивали тучи. Я стояла на границе освещенного круга, дальше простиралась темнота. И показалось – мира там нет. Просто бездна, в которую сорвешься, сделай только лишний шаг. И страшно стало этого, и захотелось вдруг шагнуть. До головокружения. Я быстро спустилась обратно.
Спала тревожно. Подскочила, как только услышала за дверью шаги Мидны. Позавтракали быстро и бутербродами, чтобы не мыть посуду. Следовало спешить. Закрыв плиту входа, мы отправились через долину в промозглых сумерках. Дети ежились и зевали. Я шла налегке, Ллур и Мидна тащили на плечах рюкзаки. Нусон клевал носом, так что я повела его за руку. Малыш сонно улыбнулся.
Идти пришлось долго. Ноги путались в высокой увядшей траве, натыкались на невидимые бугры и ямки. Зато такая «ходьба с препятствиями» согрела нас и прогнала остатки сна. Небо светлело, в долине начинался новый день. Шурша и совершенно не боясь нас, в траве бегали зверьки, похожие на кроликов. Птицы прочищали горлышки, еще не остуженные зимними холодами.
К деревне мы подошли, когда совсем рассвело. Огородами вышли на остановку как раз к автобусу. В Дорне пути расходились: я должна была сесть на поезд, остальные – отправиться в другую сторону на рейсовом автобусе. До его отхода оставалось десять минут, так что прощание вышло коротким. Мы обнялись с Мидной, у Нусона глаза блестели от слез. Ллур уже втащил на багажное место рюкзаки, когда Борэ вдруг протянул мне «Верного Тиффа».
– Это вам. На удачу. Тифф будет хорошим другом.
И, смущенный этим порывом, побежал прочь. Я смотрела, как они заняли места. Нусон прижался носом к стеклу, и махал рукой, пока мог меня видеть.
До поезда оставалось два часа. Я провела их в уголке зала ожидания. Отсюда незаметно, благодаря камню, было удобно наблюдать за вокзальной суетой и пассажирами. Лишь перед отправлением, я купила пару бариков в буфете, чтобы подкрепиться дорогой.
В мягко покачивающемся вагоне, глядя на мелькающий за окном пейзаж, самое время было подумать. Я малодушно откладывала решение о дальнейших действиях, чтобы обсудить это с ребятами. Но было уже не укрыться от того, что постоянно вставало на заднем плане, заслоненное делами этих дней.
Дима… Какой груз упал с души. Но, прислушиваясь к себе, я понимала: его спасение не изменило главного. «Нас» нет. И это уже навсегда. Дима жив, умерло будущее.
35
В столице я пробродила целый день, чтобы вернуться в деревню поздно вечером и не привлекать внимания. Это был странный день. Выпавший из жизни. Не случившийся. День, который я отстраненно наблюдала.
Последняя полупустая электричка привезла меня в деревню. На этой остановке больше никто не вышел. Под покровом ночи и чар геласера я дошла до дома. Все окна темные. Придется разбудить. От первого же стука незапертая дверь отворилась. Опасаясь самого худшего, я осторожно вошла и закрыла дверь. Нашарила выключатель. Ни в прихожей, ни в гостиной никого не было. На зов тоже не откликнулись. Я обошла весь дом – пусто. Ни крови, ни следов борьбы, хотя в верхних комнатах беспорядок, словно собирались в спешке. Может, им пришлось бежать, а записку не оставили из осторожности? Но почему дверь открыта?
Я решила поискать подсказку, какой-то знак, и только тогда заметила на столе в гостиной кулон на тонкой цепочке. Разъем, предназначенный для камня, был пуст. Где-то я его видела. Вспышкой пришло озарение: балкон, море людей внизу, и рассыпавшийся в пыль геласер Полоцкого.
Во мне поднялась такая ярость, какой не было даже в день суда.
– Тварь! Ты испугался, что я брошу ее! – я с размаху лупила кулоном по столу, пока он не слетел с цепочки. – Испугался, потому что сам так бы и сделал! Ненавижу! Ненавижу!
Я громила все, что попадалось под руку, чувствуя, что сойду с ума, если не дам вылиться этой ярости.