— У меня хоть есть шанс поступить! — самодовольно отозвалась она. — А у тебя?! Ты вообще в курсе, какой конкурс в твои супер-пупер школы? Человек сто на место?
— Как мило, что ты считаешь! — рыкнула я. — Вот только в Йеле тебя тоже не ждут с плакатами!
Баталия была выиграна мной. Но Гортензия не упустила возможности нанести последний и самый болезненный удар:
— Я везде пробьюсь, Рита. А ты? Какие планы на жизнь после учебы? Преподавать для детворы в таком же зачуханском общественном центре? Нет-нет, подожди! Кордебалет и танец маленьких лебедей раз в год! А, может, пойдешь в клубешник стриптиз танцевать? Вот только там тебе себя не проявить — фигурой не вышла!
Сердце заколотилось в груди с такой силой, что его стук, наверное, можно было услышать на соседней улице. Я с такой силой сжала зубы, что они даже заскрипели друг о друга. Чтобы не наброситься на нее с кулаками, я развернулась и пошла проулками, лишь бы нам не пересекаться.
— Не забудь подать резюме в местный гадюшник! — доносились до меня издевки Фитцджеральд. — Там тебя уже заждались!
***
— Сука! — заорала я во все горло. — Тварина поганая!
Я дала волю своему гневу, только лишь когда оказалась в самой глубине нашего центрального парка, медленно перетекающего в лес. Бросив сумку на землю, сама бухнулась прямо на уже пожелтевшую траву, оперлась о толстый ствол старой ели, закрыла глаза и постаралась прийти в себя, вдыхая этот чудесный запах хвои и пока что теплой земли.
Гортензия всегда попадала не в бровь, а в глаз своими едкими замечаниями. В ту осень моим самым большим страхом был провал на вступительных экзаменах, безработица и разочарование в глазах родителей, осознающих, что сотни тысяч долларов, часы подготовки и мои слезные увещевания и мольбы не принесли ровным счетом ничего.
Бедными мы не были, но и деньгами сорить тоже не могли. Мама держала маленький книжный магазин в центре города, папа только получил звание сержанта полиции. Оба горбатились, не разгибая спины, копили на оплату учебных счетов. У меня не было морального права их подвести.
Я делала глубокие и медленные вдохи и выдохи, пытаясь успокоиться, но страх и злость накатывали на меня волнами, словно на бедный камешек, которому не повезло очутиться на пляже во время прилива.
Не поймите меня неправильно: я любила Форестсайд. Маленький городок, затерянный в лесах, население чуть меньше десяти тысяч человек. Уютнее Твин Пикса без всякой жести с мертвыми старшеклассницами, обернутыми в целофан. Но… Порой, когда я смотрела парады на день Благодарения или новогоднюю трансляцию с Таймс-сквер, мне казалось, что воздуха в комнате катастрофически не хватает. Окружающая действительность становилась маленькой и тесной. А иногда, когда я слушала рассказы одноклассниц, выезжавших на каникулы куда-то дальше границ штата, мне хотелось заплакать от обиды, как маленькой девочке.
Мне хотелось увидеть большой мир и мировые столицы. Хотелось пожить без родителей и попробовать взрослую жизнь на вкус. Испытать себя, понимаете? Маленькая хрупкая девочка и большой город? Не потеряет ли она свою самобытность? Не предаст ли себя?
Я не хотела остаться в Форестсайде на всю жизнь и потратить ее на нелюбимую работу, постылого мужа и нежеланных детей. Моя душа жаждала перемен.
Французская пословица: бойтесь своих желаний. Они имеют свойство сбываться.
В тот день я впервые обнаружила в себе новое чувство. Оно было сильнее злости и гнева. Оно росло во мне и обдавало все внутренности жаром. Казалось, что прямо сейчас из меня что-то вырвется. Не в силах больше сдерживать себя, я вскочила с земли и заорала во всю мощь легких:
— Прошу, кто-нибудь, заберите меня отсюда!
Неожиданно в деревьях загудел холодный ветер, разом остудивший мой пыл. Я застегнула короткую джинсовку на все пуговицы, поежилась и подула на ладони, чтобы их согреть.
Лучи солнца постепенно розовели. Надо было возвращаться домой. Я снова воткнула наушники чуть ли не в слуховой проход и зашагала по направлению к главной дорожке.
Вдруг на меня накатила странная слабость, даже усталость. В голове словно повисла пелена тумана. Я зашаталась, схватившись за ближайшую ветку дерева. И в то же самое время поняла, что сквозь пение Тей-Тей раздаются и другие звуки, похожие на удары, грохот и гром одновременно.
Я вытащила наушники. Да, определенно мне не показалось. И правда были глухие удары. И чьи-то сдавленные крики боли.
Наверное, надо было вызывать полицию. Или просто решить, что пьянчужки подрались. Наверное, надо было просто уйти.
Да как ты можешь. Ведь ты же знаешь, что случилось бы, если бы ты ушла. Ты поступила правильно.
Драка была на поляне, скрытой ивами. Я подняла палку и камень с земли, надеясь, что их хватит для усмирения буйных душ. Подкравшись к стволу, я осторожно заглянула за угол, чтоб оценить обстановку. К своему удивлению я подметила, что звуки борьбы прекратились. А вот стоны остались.
Именно здесь и случилось то, после чего точка невозврата была пройдена.
На поляне ничком лежала девушка на вид чуть старше меня. Одета она была скорее для вечеринки в роскошном отеле, нежели для прогулки по нашему захолустью: серебряное длинное платье с открытой спиной и короткими рукавами, туфли на шпильках в тон, маленькая белая сумочка.
Но ее пепельного цвета волосы были перепачканы в крови и грязи. Губа была подбита, на двух пальцах правой руки не было ногтей. Она едва-едва дышала.
А еще она сияла. В прямом смысле слова. Как чертов диско-шар. От ее кожи исходило серебристое свечение.
Я подбежала к ней и перевернула на спину. Видимых повреждений не было, только лишь наряд годился разве что для помойки. Но не нужно было быть доктором Хаусом, чтоб понять: кто-то напал на нее. И чудо, что она была относительно цела и невредима.
— Эй! — похлопала я ее по щекам. — Очнись, милая!
Она медленно по щелочке открыла глаза и прошептала что-то. Я не разобрала ни слова.
Мне не было понятно, как такая красавица оказалась посреди парка. И мне не было понятно, кто напал на нее.
Но были две вещи, которые я понимала предельно ясно:
Невинный человек в беде. И я должна помочь ему.
— Сейчас придет помощь! — достала я телефон из кармана джинс, набирая номер службы спасения.
Но моя новая знакомая выбила его у меня из рук, схватила за плечи и что-то закричала на своем наречии.
— Не понимаю! — кричала я в ответ. — Объясни, что случилось?! Кто ты?!
Девушка приложила руку ко лбу, застонала и снова потеряла сознание.
Тогда же случилось еще одно происшествие, которому я не придала значение. Жар полностью пропал. И, когда я держала ее руку в своей, нащупывая пульс, мне показалось, что и моя кожа сияет так же, как и ее, но только свет был золотистый, а не серебристый.
И тогда мной было принято, наверное, самое странное решение в жизни. Я не вызвала скорую или полицию, а подняла и потащила ее к себе домой.
Все могло сложиться иначе, сбагри ты ее парамедикам или детективам. Они взрослые, они бы разобрались.
НЕТ.
Прекрати заниматься самообманом. Ты знаешь, что ни с чем бы они не разобрались. Ты знаешь, что спасла город от трагедии.
Вот только почему в роли спасителя выступила я? У меня нет лука или шрама на лбу.
Мне было семнадцать лет! Почему я все должна была разгребать в одиночку?!
***
— Малыш, — осторожно спросила мама. — Ты уверенна, что все видела именно так?
Я с трудом держала стакан в дрожащих руках. Мне казалось, что происходящее — декорации к фильму-абсурду, а меня записали в главные актрисы, не спросив разрешения.
Дом казался спасительной гаванью, напоминанием о нормальном мире. Мама успокаивала меня, отпаивая семейной микстурой из ромашки и мяты, пока папа в гостиной возился с девушкой, которую я насилу дотащила до дома.
— Я не сумасшедшая, поверь! — всхлипнула я. — Все было именно так! Она уже была такая, когда я ее нашла! На нее кто-то напал! И исчез буквально за мгновение!