— Клоунесса! — фыркала Татьяна, злилась и никак не могла вырулить со стоянки. — Шлюха и клоунесса! Как он может водить ее в свой дом?! Там же Иришка!
Степан молчал. Он так вымотался за этот вечер, что уже сотню раз пожалел, что согласился на эту дурацкую «работу». Думал, развлечется, а выходило как раз наоборот. Психовал, раздражался и отчаянно хотел домой.
— Вот ваши деньги, — затеребила сумочку Верещагина, подвозя его к его дому.
— Так вы же мне уже заплатили, — сонно отозвался Степан, езды было двадцать минут, и его успело укачать.
— Это за то.., что вам пришлось импровизировать, — выдавила она из себя через силу. — Только больше никогда этого не делайте. Пожалуйста!
— Да ладно, без проблем. — Он потянулся с хрустом и без лишних угрызений совести взял у нее еще тысячу. — Не очень-то и хотелось.
— Ага! Вот и ладно! — Кажется, она этому обрадовалась. — Ну, до следующей встречи…
Потом были еще концерты. Пара выставок. Три ужина в ресторане и еще какая-то вечеринка, на которой Степан напился и добросовестно проспал весь вечер в углу дивана.
— Зачем мне это, Кирюха?! — восклицал он всякий раз, когда его настигал очередной звонок Верещагиной.
— Это тебе, Степаша, в наказание за все твои грехи, — издевательски хихикал Кирюха. — Искупление!
Может, и так, но никто не договаривался, чтобы это самое искупление настигало его в субботу в восемь часов утра. Удумала тоже…
Степан поднялся и с кряхтением потянулся. Затем замотал головой из стороны в сторону. Болевых симптомов не было, и слава богу! Аспирин, как всегда, помог.
Больше никаких пьянок, решил он, разглядывая свое отражение в зеркале, перед тем как залезть в Душ. Никаких пьянок и случайных половых связей. Нужно как-то подпортить свою незапятнанную браком репутацию, наверное. Вон и Ираида Васильевна настаивает. Найти себе какую-нибудь разведенку лет двадцати пяти, можно и с ребенком. И шастать к ней вечерами, и в ожидании, пока малыш уснет, сидеть на кухне, шуршать газетой, попивать душистый черный чай, можно кофе — не принципиально. А потом…
Не катит ни черта!
Степан пустил мощную струю прохладной воды. Думаться сразу стало проще и позитивнее.
Никаких разведенок! Никаких детей! Ему своих-то не хочется, а тут чужой. И чего ради?! Ради секса, который он и так может иметь в любой подворотне.
Вот до чего похмелье может довести. Похмелье да еще эта Верещагина.
Степан намылил голову и полез на полочку за зубной щеткой.
Чего-то у нее наверняка случилось, раз позвонила так рано и при этом хлюпала носом. Может, ночь не спала и, едва дождавшись утра, принялась ему названивать. С чего бы это? «Мне, — говорит, — надо с тобой встретиться», — и заревела. Вот ведь выдалось утречко…
Он фыркал и плескался. Чистил зубы, брился, потом споласкивал с себя пену и снова фыркал. В желудке перестало все трепетать и переворачиваться, пропала горечь, и голова прояснилась. Только вот мысли о Верещагиной не хотели покидать. Связался же на свою голову!
И чего она так рано?! Обычно все происходило совсем не так. Она звонила дня за два. Оговаривала час, место и то, как он должен быть одет. Оговаривала все сухим и казенным, как скрип снега под ногами, голосом. А сегодня… А сегодня сразу же потребовала встречи, и опять же эти слезы.
А может, она влюбилась?! Степан едва не присел от подобных мыслей, посетивших его так некстати. А что?! Разве такое невозможно? Вполне. Тем более что в последний раз он снова целовал ее, но теперь уже по заказу.
Вероника с Санечкой окончательно распоясались и принялись лапать друг друга прямо в музее. Тогда и Татьяна потребовала ее поцеловать. Он и поцеловал. Что ему? Убудет, что ли? Поцеловал и посмотрел потом ей прямо в глаза с усмешкой. Он знал, что это срабатывает беспроигрышно. Надо же, не сработало. Татьяна не зарделась от смущения, не попыталась отвести взгляд и не понесла вздор, какой обычно несут его девчонки без принципов. Она вытаращилась на него изумленно и вдруг спросила:
— А что это такое ты сейчас делал своим языком?!
— ??? — Он даже не нашелся, что ответить.
— Вот так? — И она вытащила кончик своего розового, будто зефир, язычка и поводила им из стороны в сторону. — Это так принято, что ли? Это какой-то не такой поцелуй, который я знаю!
— Не понравилось? — буркнул он недовольно, все всегда с ней было не так.
— Не знаю, я об этом не думала, просто стало интересно: так разве бывает? Разве так правильно?
С ней еще и не такое может быть, думал теперь Степан, в бешенстве растираясь полотенцем. Звонит вон чуть свет, плачет, а ты думай, что хочешь. Не нужно, наверное, было трубку бросать. Нужно было выслушать хотя бы. Может, и правда влюбилась и мучается теперь.