Оказалось, что он уже собрал свои вещи и уложил их в большую дорожную сумку. И сумку Татьяна проглядела тоже, а та ведь стояла в шкафу, притулившись у задней стенки и задевая собой край ее белого плаща. Спешила, вот и не разглядела. А вечером… Вечером он не вернулся. Не вернулся, а просто позвонил.
— Ты где, милый? — вяло поинтересовалась Татьяна и с силой подавила зевок, так хотелось спать, просто ужас, но Санечка не терпел, когда она зевала в трубку, пришлось сделать над собой усилие. — Уже поздно, заканчивай свою экономическую бодягу и дуй домой. Я ребрышки зажарила.
Ребрышки она еще не успела зажарить, а только собиралась. Но не говорить же ему об этом, когда так поздно и голос у него такой усталый и печальный. Татьяна надеялась на то, что, пока муж будет добираться домой с другого конца города, все успеет изжариться, подогреться и вскипеть. Но…
Но Санечка вдруг сказал:
— Не нужно ничего, Татьяна. — Он крайне редко называл ее так, раза три-четыре за всю их совместную жизнь.
— Чего не нужно? — Она все же зевнула украдкой, прикрыв трубку ладошкой.
— Ни ребрышек не нужно, ничего. — Санечка тяжело и протяжно вздохнул и зашуршал чем-то оглушительно, а потом… — Я ушел, Татьяна.
— Куда ушел? — Очередной зевок был не за горами, и она с силой стиснула зубы, пропустив весь трагизм момента мимо ушей. — Саня, хватит уже, собирайся домой. Ирка где-то мотается, не звонит, одиннадцатый час уже! Сил мне с вами нет никаких…
— За Иришку не беспокойся, она у меня, — проговорил ее муж сдавленным, не похожим на свой собственный, голосом.
— У тебя где?! На работе?! — Татьяна мгновенно всполошилась.
Контора мужа располагалась на самой окраине. Подступом к ней служил огромный пустырь, засаженный чахлой растительностью. Там и днем-то было жутковато, а уж ночью…
— Нет, она у меня.., дома, — совсем грустно закончил Санечка.
— Что-то я не пойму! — Татьяна вдруг разозлилась и с силой пнула крохотную мягкую табуреточку, на которой в детстве сиживала дочь перед телевизором. — Дома где?! У кого?! Что ты лопочешь, муж мой!!!
Последовал очередной вздох, шелест, и Санечка в три приема, без долгих пауз, отпущенных на переживания, обрисовал жене ее теперешнее положение.
— Ты теперь холостая женщина, Татьяна, — пояснил он для начала. — Я с тобой развожусь, — проговорил он потом. — Мы ушли из дома вместе с Иришкой. Она будет жить со мной. Мы так решили. Прости… — Это он произнес в финале и тут же бросил трубку.
Какое-то время Татьяна ошарашенно разглядывала телефонный аппарат, потом аккуратненько пристроила трубку на место, а потом с ней случилась истерика.
Она орала так страшно и так долго, что соседи вызвали милицию. Милиция приехала и вызвала «Скорую», а медики уже взяли на себя обязательство вызвать Светку.
Светка примчалась быстро, благо жила через дом от нее. Примчалась почти голышом, успев только накинуть кожаную куртку очередного своего ухажера прямо на пижаму. Примчалась, обнялась с несчастной подругой и проплакала вместе с ней до утра, а потом возилась с ней еще полгода. То психологов подсовывала знакомых, то гомеопатов, то гадалок. То просто вытаскивала куда-нибудь на отдых, обвешивая подругу холостяками, будто рождественскую елку игрушками.
Ничего не помогало.
Татьяна продолжала страдать, плакать и каяться.
— Я была плохой женой и матерью, — сипела она, сидя в слезах в углу дивана в Светкиной гостиной. — Я ничего не сделала, чтобы сделать их счастливыми… Я вон даже завтрак им не готовила… И сахар… Светка, я не насыпала ему сахар в сахарницу по утрам, представляешь!!!
От жалости к ней Светка слегла с сердечным приступом в больницу, и Татьяне пришлось на какое-то время приглушить свою боль и заняться подругой. Потом ей вдруг предложили место заместителя генерального в их строительной компании, и пошло-поехало. Татьяна понеслась по жизни галопом, не замечая прожитых дней, одиноких выходных и почти не замечая пустого дома. И если бы не эти фотографии на стене, то все было бы ничего.
Только эти картины их прежнего семейного счастья жутко все портили. Да еще нечаянная встреча двухмесячной давности, — после которой ее жизнь снова резко дала по тормозам, и Татьяна опять принялась жутко переживать. Дни вдруг стали длинными-предлинными, пустыми-препустыми и такими промозгло-холодными, что изо всех сил хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и можно было залезть под теплое одеяло и уснуть, и забыться…