Лишь тополь раскудрявился умытый
И выглядел законченным пижоном.
Уплыл трамвай со станции конечной,
Черкнув по глади мокрого брезента,
А тополь лузгал семечки беспечно,
Унизив всю торжественность момента.
***
В лужах плещутся автобусы,
Суматошные, как гуси.
Небоскрёбы – гладиолусы
Рвут божественные гусли.
Наполняются томлением
Все ожившие волокна.
Первый хмель вина весеннего
Пьют зарёванные окна.
Раскудрявилися волосы
У чумазых бойких клёнов,
И поют охрипшим голосом
Клёны клёнихам влюблённым.
Без ума, без сна, без просыху,
Слепо щурясь свету белому,
«По воде да яко по суху»
Мы бежим как угорелые.
Поцелуи бестолковые
Жгут обветренные губы.
Промочил кроссовки новые
Заполошный город глупый.
***
Мы с июнем большие товарищи –
Воспеватели каменных плит.
Только там, где души обиталище,
Почему-то болит и болит.
Мы дождались, чтоб волосы длинные
Тополя не откинув от глаз,
Выбивая подушки с перинами,
Белым пухом засыпали нас.
Всё в лицо и в лицо – просто мистика!
И отбиться не можем, ворча…
Так любовь моя белым пушистиком
Между небом и небом – ничья…
***
Жёлтое марево плавит асфальт,
Солнце повисло мячом волейбольным.
Непредсказуемый Оскар Уайльд
Нас напридумывал остро и больно.
Город-аквариум мутной воды
Воды тяжёлые тихо покачивал.
Что же так быстро стал тополь седым?
Что же вы быстро так выросли, мальчики?
Юный июнь – обаятельный плут,
С пьяным вином, и глаза с поволокою.
Словно живые пушинки плывут
Белыми рыбками в небо глубокое…
***
Букет сирени как ребёнок на руках,
В резных кружавчиках сиренево-крахмальных.
Опять весна оставит в дураках,
Пройдя насквозь крамольно и фатально.
Лицо топлю в душистой пене той
И захлебнусь волшебным мигом страстно,
Вослед за Фаустом воскликну я: «Постой,
Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!»
Глаз не отнять, затянет полынья
Безжалостной любви и обожанья,
Но лишь сирень умеет исполнять
Своих губителей заветные желанья.
Созвездие соцветий – Божий знак
Нас делает добрее и смиренней.
Один художник Врубель точно знал,
Как выглядит она – Душа Сирени.
***
Небо с землёю пришиты травой –
Пёстрый лоскут и лоскут голубой,
Яркой заплатой наспех прилатан
Солнечный диск с золотой бахромой.
НАЧАЛО ВРЕМЁН
***
Лунный глаз, угольком в копоти,
Не мигая, совсем остыл.
Хоть бы Ты был, Господи!
Господи, хоть бы Ты был!
В небо чёрное-чёрное с проседью,
Будто в ухо Тебе, кричу:
«Верить хочу, Господи,
Верить Тебе хочу!»
Вместе бы нам на погост идти,
Простить бы кровную месть.
Только люби нас, Господи,
Таких, какие есть!
***
За что Ты одарил меня, Господь,
Отметиной особой «благодати»:
Ждать – не дождаться, гнаться – не догнать,
Быть не у дел, не в теме и некстати?
Не в нужном месте и в ненужный час,
Доверчивой, не заслужить доверья,
Слугой, послушно открывавшей дверь,
Остаться диким и дремучим зверем.
И безутешной нежно утешать,
Прощать поспешно, не узнав прощенья,
Любить, не став любимой… Вообще
Всё понимать о тщетности творенья.
Ненайденной – всегда-всегда искать
И позабытой – помнить, помнить вечно
Необходимость таинство беречь,
Что жизнь, как эта пытка, бесконечна.
***
Говорила бабушка, старость празднуя:
«Я ещё тудыличи в могуте была!*»
Трудовые, праздные, будни разные,
Чередою праздников кабала.
И недавно вроде бы было детство,
Близко-близко лужи, земля, трава.
Быстро-быстро бьётся комочек сердца.
Жизнь уже случилась,
сбылась,
была…
________________________________________________
* Я ещё тудыличи в могуте была! – Когда я была в силе (устар.)
***
Покатилася крынка с полки,
Будто бес её подтолкнул.
Бац – и вдребезги, а осколки,
Как по крови – по молоку.
Потерялося так внезапно,
Покатилося под откос.
На платке моём чёрном пятна
От молочных, от белых слёз.
Молоко по столу, по полу,
Возле, около головы.
Что-то смолоду, что-то снову…
А теперь не вернёшь, увы.
Не успела ещё напиться,
Сокрушаюсь над молоком.
Утекает под половицы
Моя молодость ручейком.
***
Доверяли секреты сплетнице –