Все «вещи» — не вещи, а только отношения, или проявления отношений, но всякое отношение стремится быть безотносительным или подчиняется более сильному стремлению. Так и позитивистское выражение этой реакции есть само по себе только отношение, как и его стремление свести все явления к материалистическому объяснению или сформулировать окончательную, всеобъемлющую систему на материалистической основе. Если бы такое стремление могло реализоваться, оно создало бы реальность; однако в своем стремлении позитивисты вынуждены пренебрегать, к примеру, психическими феноменами — или, если бы наука со временем включила в себя и психическое, для нее было бы не более законно объяснять нематериальное в терминах материального, нежели объяснять материальное в терминах нематериального. В нашем допущении нематериальное объединено с материальным, поскольку, например, мысль продолжается в физическом действии; это единство не поддается объяснению, поскольку объяснять — значит выражать нечто в терминах чего-то другого, принятого за основу, но в Непрерывности нет ничего более основного, чем нечто иное — если только мы не считаем, что заблуждение, выстроенное на другом заблуждении, менее реально, чем его псевдооснование.
В 1829 году («Timb’s Year Book», 1848-235) в Персии выпала субстанция, какой, по словам местных жителей, там прежде не видели. Они не имели понятия, что это такое, но видели, что овцы ее едят. Они перемололи ее в муку и выпекли хлеб, оказавшийся вполне съедобным, хотя и пресноватым.
Такими возможностями наука не пренебрегает. Манну перевели на реальное основание, то есть ассимилировали и примирили с системой, сменившей более старую — и менее приближенную к реальности — систему. Было сказано, что, вполне вероятно, манна выпадала и в древности — поскольку падает до сих пор, — но благодеяния Божества туг ни при чем; что это лишайник со склонов гор Малой Азии, «подхваченный смерчем и опущенный в другом месте». В «American Almanac» (1833-71) говорится, что эта субстанция, «неизвестная местным жителям», была «немедленно опознана» исследовавшими ее учеными, и что «химический анализ идентифицировал ее как лишайник».
Это было во времена, когда Химический Анализ был богом. С тех пор поклоняющиеся ему пережили ужасные разочарования. Не знаю, каким образом химический анализ дает ботанические определения, но Химический Анализ сказал свое слово, а слово его было догмой. Мне кажется, что невежество местных жителей, на фоне которого ярче сияют знания иностранных ученых, было преувеличено: если на расстоянии, с которого может прийти смерч, есть что-нибудь съедобное, местные жители об этом знают. У меня есть сведения и о других выпадениях съедобной субстанции, в Персии и азиатской части Турции. Все они безаппеляционно именуются «манной», а «манна» безаппеляционно объявлена лишайником с гор Малой Азии.
Мое отношение к этому объяснению выработалось в неведении о выпадении растительных, или съедобных, субстанций в других частях света; что это знакомая попытка объяснить общее в терминах частного; что если мы получим данные о выпадении растительной субстанции, скажем, в Канаде или в Индии, то это будет не лишайник из Малой Азии; что хотя все такие осадки в азиатской Турции или в Персии, безусловно, одним махом объявляются «дождем манны», они необязательно должны представлять собой одно и то же вещество. В одном случае частицы называют «семенами». Хотя в «Comptes Rendus» говорится, что вещество, выпавшее в 1841 и 1846 годах, было студенистым, в «Bull. Sci. Nat. of Neuchatel» сказано, что это были комочки размером с орех, и что, растертые в муку, они позволяли выпечь хлеб, привлекательный на вид, но безвкусный.
Труднее всего объяснить массивность таких осадков.
Но глубоководные рыбы и просыпающиеся на них временами съедобные вещества: мешки с зерном, бочонки сахара — они не были подняты с морского дна бурями или движением субмарин, чтобы выпасть потом в другом месте…
Вероятно, кто-то подумает: но мешки с зерном никогда не падают…
Объект в Амхерсте, покрытый войлочной пленкой.
Или же бочка с зерном, упавшая с судна, не затонула, но, сталкиваясь с другими обломками кораблекрушения, разломилась; зерно тонет — или тонет, пропитавшись сперва водой; обломки бочки держатся на плаву дольше…
Если над нашей головой не происходит движение судов, напоминающее наши грузовые рейсы, — значит я не та глубоководная рыба, которой себя считаю.