– Вы в порядке? – с сочувствием поинтересовался Каспар.
Броук сглотнула и улыбнулась во все зубы.
– Да, разумеется. – Она хотела сказать что-то еще, но, глядя на сострадательное выражение лица мужчины, не смогла придумать убедительной лжи или способа плавно перейти к другой теме. Улыбка медленно сошла с ее лица, и теперь лишь уголки широкого рта были приподняты как бы по привычке. – Спасибо, что постучали, мистер Шульц. Мне правда жаль, что вы все это слышали. Это…
«Позор», – боялась она признаться самой себе.
– Простите, что интересуюсь этим, но почему Марго не была хотя бы рядом с вашим кабинетом?
– Мы условились, что во время таких… стычек никого не должно быть на этаже, – вздохнула Броук и печально улыбнулась. – Но Александра это не остановило.
– Он славный мальчик.
– Да. Вы оказались в нужном месте в нужное время. – Она кивнула Каспару, выражая признательность. – Дважды. Спасибо.
– Вам не за что меня благодарить.
Королева опустила плечи и взглянула на него украдкой, пребывая в размышлениях. Она не была похожа на ту женщину на трибуне – уверенную и лучащуюся энергией, заряжающей людей вокруг. Броук походила на сжавшееся невинное существо, в котором подавили силу воли. Ее большие миндалевидные глаза выражали намного больше страдания, чем она могла бы передать словами.
– Я пойму, если после такого вы не захотите принять наше предложение.
Каспар недолго помолчал и спросил:
– Почему вы решили предложить такую работу именно мне – мужчине? Да и не будем скрывать…
– Да, ваше прошлое настораживает, но вы давно встали на правильный путь. Вы образец настоящего молодого мужчины, и я хочу, чтобы вы стали примером для моего сына. Как вы могли догадаться, он нимфае, только что прошедший стерилизацию. Ему предстоит курс гормональной терапии…
– Но ведь он и без этого полноценный мальчик.
– На этом настоял муж. Он убежден, что нимфае – это девушки в мужском обличье, хоть это и не так. Может, терапия и к лучшему, но все же нашему сыну нужен пример для подражания. Тот, кто научит его настоящему мужского поведению. Конечно, многие меня осудили бы за такие слова, но в любом случае муж отказывается выбирать ему телохранительницу, и я, признаться, согласна с ним. Нам нужен именно мужчина. И именно тот, кто повидал жизнь и способен оказать на нашего сына правильное влияние.
Каспар не ожидал услышать такую причину. Что-то подсказывало ему: выбор у родителей принца был невелик.
– Александр хотел бы, чтобы я стал его телохранителем?
– Время покажет, но, думаю, все будет хорошо. – Королева встала, и Каспар поднялся вслед за ней. – Однако если ваш ответ «нет», то я его приму. Об одном только прошу: пусть то, что вы видели и слышали, останется в этих стенах.
– Разумеется.
«Неблагополучная семья, – пришел Каспар к выводу сразу, как только вышел за порог дворца. – Муж – психопат, жена – жертва его нападок, а младший ребенок, по мнению отца, позор семейства с несвойственными для его возраста тревогами и задатками неуверенного в себе человека».
Он вернулся домой к обеду. Тихо. Какое счастье, что новый разговор с Гретой откладывается. Все чаще Каспар замечал, что не желает с ней говорить: после рождения Ульрике жена часто бывала недовольна им из-за любой мелочи, словно искала повод для расставания. Из уважения друг к другу они никогда не доводили стычки до скандалов, но порой Каспару казалось, что он, выполнив функцию отца, больше не был нужен Грете.
Он зашел в кухню и выпил стакан лимонада, когда услышал приближающиеся шаркающие шаги.
– Ну что? – спросила Грета, упершись плечом в дверной косяк. – Как прошло? Отказал?
– Прошло не так приятно, как я бы хотел.
– А чего ты от них ожидал? Все эти выступления лишь показуха, а на деле они высокомерные эгоисты, смотрящие на людей как на грязь на их неадекватно дорогих одеждах. Они сами дали тебе от ворот поворот или ты?..
– Я выхожу в понедельник.
Грета умолкла. Каспар не мог разобрать, что было начертано на ее худом лице. Злость? Отвращение? Разочарование?
Мысленно Шульц перебирал десятки вопросов, которые вот-вот могли сорваться с языка жены, и тут же придумывал на них ответы. А она все молчала. Затем, не переставая сверлить его взглядом, Грета оттолкнулась от дверного косяка и ушла в спальню. За годы знакомства Каспар уже успел понять: молчание Греты – наивысшая степень ее недовольства.