То, что они играли, называлось «скиффл» – смесь британского фольклора и традиционной эстрады, как правило исполняемая на самодельных инструментах. Но сегодня, только войдя в комнату, Джон заорал:
– Все! Хватит! Больше мы не будем играть ерунду! Будем играть рок-н-ролл.
– А это еще что за зверь такой? – с недоверием отнесся к его заявлению Род Дэвис.
– Ты не знаешь, что такое рок-н-ролл? – уничтожающе усмехнулся Джон, и обернулся к Питу: – Слыхал?
– Да что с него взять, – презрительно поддержал Пит. Правда он и сам впервые слышал это слово. Но резонно решил, что лично для него сие значения не имеет: какая разница, скиффл или рок-н-ролл играть на стиральной доске? Да хоть классические симфонии...
Джон, выдержав паузу, оповестил:
– Завтра мы выступаем на «Шоу талантов Кэролла Льюиса», и я уже сказал организаторам, что мы играем именно рок-н-ролл. Так что деваться некуда.
– А зачем ты так сказал? – не унимался Род. – Скиффл у нас получается неплохо, он всем нравится...
– Там штук тридцать ансамблей, которых уже хорошо знают, и все они будут играть скиффл. Если бы я не сказал, что у нас новый стиль, нас бы не взяли.
Довод был убедительным, и Род сдался.
– Ладно. Расскажи тогда хотя бы, что это такое?
– Рок-н-ролл – это музыка будущего! – На этом теоретические познания Джона закончились. Но что-то ведь нужно было говорить: – Представляете, лет через двадцать про нас скажут: «Родоначальники английского рок-н-ролла, группа „Куорримен“»! А?! Как вам это нравится?!
Этого было вполне достаточно, чтобы зажечь энтузиазмом сердца подростков. К удовольствию Джона инициативу перехватил Айвен:
– Да! Мы будем жить в роскошных особняках, ездить на «Роллс-ройсах», а когда у нас будут брать интервью, мы станем рассказывать, как трудно нам приходилось, ведь мы были первыми! Как мы боролись за этот рокин... рокэн... Как его там?
– Рок-н-ролл, – подсказал Джон.
– Да! А когда мы умрем, армия наших поклонников будет так велика, что им достаточно будет пукнуть, чтобы засыпать наши могилы!
Все загалдели и, перебивая друг друга, принялись описывать блистательные перспективы своего будущего.
Но, как всегда, в подходящий момент Джон направил их энергию в нужное русло:
– Берите инструменты. Поехали!
– Но ведь мы не умеем играть рок-н-ролл, – осторожно заметил Род.
– До завтрашнего вечера куча времени, – успокоил Джон.
– Показывай аккорды, – потребовал Пит, доставая из бархатного, с вышивкой, чехла свою видавшую виды стиральную доску.
Джон наиграл на гитаре хит Чака Берри «Roll Over Beethoven»[4] , а каждый тем временем пытался подыграть ему. И уже во второй раз они играли все вместе. Хотя, «играли» – это, конечно, сказано с большой натяжкой. Но то, что они делали, они делали с упоением.
Колин, как сумасшедший, молотил по своим барабанам и коробкам, Джон рвал струны, Айвен, похоже, спутал бас с луком Робина Гуда, а Род Дэйвис упорно пытался на банджо сыграть какую-то мелодию. Пит, сломав о стиральную доску ноготь, просто прыгал по комнате и дико визжал.
Когда грохот смолк, Джон выкрикнул:
– Мы перевернем мир!
И они с удвоенной энергией начали все заново.
Посередине песни распахнулась дверь и раздался крик одноглазого школьного сторожа Гарри Слоубера:
– Пр-р-рекратить!!!
«Музыка» стихла.
– В чем дело, мистер? – спросил Джон.
– Мар-рш по домам, бездельники!
– У нас завтра концерт. Нам разрешили.
– Ничего не знаю. Выметайтесь из школы!
Тут в Джона как будто бес вселился. Положив гитару на пол, он со сжатыми кулаками двинулся прямо на Слоубера, злобно выкрикивая:
– Ты! Если ты одноглазый, так что – циклоп, что ли?!! – занятия по античной литературе явно пошли ему в прок.
Сторож испуганно отступил и захлопнул за собой дверь, прямо перед носом Джона.
– Рок-н-ролл побеждает! – заявил Джон, гордо оглядев остальных. – Продолжим.
На следующий день, встав пораньше, Джон на автобусе поехал к матери в Эдинбург. Все-таки у нее был кое-какой опыт работы на эстраде, и она могла дать какой-нибудь дельный совет. Несмотря на свою показную уверенность, на самом деле он очень боялся сегодняшнего выступления.
Джон был сугубо городским подростком, и сельский пейзаж за окном не радовал его сердце. Однообразие полей, копошащиеся на них крестьяне и теряющиеся в дождливом тумане преющие стога соломы только усиливали его тоску и дурные предчувствия.
Джулия всегда чувствовала свою вину перед сыном, а потому была очень ласкова с ним. Обняв Джона и задав пару обычных вопросов, она, не прекращая болтать, принялась накрывать на стол.
– Значит, вчера ты снова мыл в школе полы? Ты становишься профессионалом.
– Точно. Это, наверное, единственное, чему я там научился.
– Ну, наверное, не единственное. Хотя, на самом деле, мне в жизни понадобилось только одно: уметь зарабатывать деньги. А вот этому-то меня в школе как раз и не научили. Кстати, тебе нужны карманные деньги?
– Спрашиваешь... А еще лучше – кошельковые или мешковые.
Джулия улыбнулась. Она гордилась чувством юмора сына и считала, что это у Джона от нее.
Взяв у матери мелочь, Джон сунул ее в карман куртки.
– Какая у вас странная форма, – заметила Джулия, усевшись перед блюдом с пышками и чашечкой дымящегося шоколада.
– Да уж. Видишь эмблему? – похлопал Джон себя по нагрудному карману. – Оленья башка и надпись: «Из этого грубого металла мы выкуем добродетель». Лучше бы написали: «Мы вырастим из вас рогоносцев».
Джулия прыснула, как девчонка.
– Почему все-таки ты так не любишь школу?
– Она первая начала. – Ответил Джон, запихивая в рот булочку. – Я не умею зубрить. Зато я классно рисую и пишу стихи, а соображаю получше отличников. Но этого замечать никто не желает.
– У меня, Джон были точно такие же проблемы. Может быть, дело в том, что они не знают о всех твоих талантах?
– Ага, не знают. У меня, между прочим, свой ансамбль есть. Единственный в школе!