Джордж кивнул и заиграл популярную пьесу «Raunchy»[8].
«Неплохо», – подумал Джон, когда тот закончил. Но вслух сказал:
– Может быть, все-таки, рок-н-ролл попробуем?
– Рок-н-ролл? Попробуем, – согласился Джордж. По его лицу, вновь рябью пробежала нагловато-неопределенная улыбка. – Собственно, это все – одно и то же… Если смотреть шире.
– Ну-ка, Джонни, – обратился Леннон к Норману, – сделай-ка бит. Да пожестче! Ту же песню, что сейчас играли. И-и, раз, два… раз, два, три, четыре!
И они заиграли вместе.
Внезапно звучание двух гитар и барабанов стало удивительно упругим. Джон искренне удивился. «У этого маленького придурка действительно есть чувство», – подумал он. Джордж играл просто, даже очень просто, топчась, порой, на трех нотах или даже многократно повторяя одну… Но он играл «вкусно». Это была «традиция» в том смысле, какой вкладывают в это слово музыканты.
На пороге появились Пол и Стюарт. Джон сделал им «большие глаза», кивая на Джорджа. Это можно было понять только как одобрение. Секунд пять Пол и Стюарт слушали, шлепая себя в такт ладонями по ляжкам, затем, переглянувшись, кинулись к своему единственному усилителю, поспешно воткнули в гитары шнуры и включились в игру.
И вновь, как иногда бывало и раньше, у Джона появилось ощущение полета, ощущение всемогущества. Но песенка, которую они сочинили с Полом, была совсем не об этом… Но имеет ли это значение? Джон шагнул к микрофону, закрыл глаза и запел:
Они не имели в виду никого конкретно. Просто девчонка. Просто очень молодая, очень красивая и очень заводная. А тут вдруг Джон, не открывая глаз, явственно увидел перед собой бледное лицо Синтии, хотя с ней он никогда и не был на танцах. И вдруг понял, что она действительно безумно красива.
Он был ошарашен тем, как по-новому все это звучало. Он допел слова до конца и лишь тогда открыл глаза, продолжая исполнять проигрыш, в котором с абсолютно невозмутимым видом солировал новичок.
И тут раздался восторженный визг, и в комнату влетели девчонки – Синтия и две ее подружки, которых Джон раньше никогда не видел. Оказывается, они уже давно стояли под дверью и не заходили только потому, что боялись помешать. Но песня явно заканчивалась, и теперь они принялись лихо отплясывать в середине комнаты.
Джон в последний раз ударил по струнам, Норман – по тарелке, и гостьи снова завизжали.
– Это что-то! – кричала Синтия. – Джон, вы – лучшие! Такого я еще не слышала! Стью, ты самый классный! После Джона, конечно!
Она кинулась к Джону на шею и без стеснения расцеловала его. Только что он не узнавал свою музыку, а теперь он не узнавал и тихоню Синтию Пауэлл.
Ее подружки повисли на шеях у Пола и Джорджа. (Стюарта они постеснялись: уж слишком он был красив. У такого так просто на шее не повисишь…)
Пол разомлел. Девочка, обнимавшая его, была очень миленькой. Светлые волосы, пухленькие губки… «Доротти Роун», – жеманно представилась она. Пол попытался под шумок поцеловать ее, но она, смеясь, увернулась. Похоже, она была не прочь поиграть с ним в кошки-мышки.
А вот Джорджа скрутила здоровенная белобрысая девица на голову выше его и раза в полтора шире в плечах. Однако он стойко принимал удары судьбы, и на лице его была написана философская покорность.
…Но вот гостьи пришли в себя и отпустили мальчиков.
– Что ж, малютка, – обратился Джон к Джорджу, ладонью стирая помаду со своих щек и губ, – ты принят. Хотя, тебе и следовало бы сперва чуть-чуть подрасти…
Белобрысая девица быстро закивала головой, подтверждая истинность слов Джона. А тот закончил:
– Но так и быть. Будешь пятым.
– Нет, – загадочно улыбаясь, покачал головой Джордж, – я буду третьим, только третьим.
– Не понял? – удивился Джон.
– Я всегда третий. Однажды, лет пяти, я спросил папашу Харольда, почему у меня никогда не бывает новых ботинок и костюмов, и он сказал мне: «Ты – третий, Джордж. Заруби себе это на носу».
Пол на миг представил добродушно-свирепую рожу Харрисона-старшего и подумал, что тоже, наверное, запомнил бы эти слова на всю жизнь.
– Да хоть десятый! – махнул рукой Джон. – Терпеть не могу спорить с детьми. Вечно у них какие-то фокусы. Давайте-ка, лучше повторим. Раз, два… Раз, два, три…
Но начать они не успели. В комнату вбежал запыхавшийся Пит Шоттон:
– Джон! Твоя мать!.. Ее сбила машина!
8
«Raunchy» – «Грязный, похабный»
9
Строфа из песни «I Saw Her Standing There»: