Азариил не привык принимать человеческую любовь. Не заслуживал ее. Не для того был создан. Тысячелетиями он относился к себе как к функции, призванной славить Создателя и возвещать волю Его на Небесах и на земле. Он был вестником, проводником — одним из бесчисленного множества. На него щедро изливалась божественная благодать, однако она снисходила на каждого в ангельском воинстве, никого не выделяя, не возвышая…
Привязанность праведницы будоражила. Лишала внутреннего равновесия. Азариил давно искал в себе причину ее симпатии и не находил. И свыкся с мыслью, будто таким странным образом в Варе проявляется стремление к Царству Небесному, чьим косвенным олицетворением он мог представляться.
Впрочем, сидя рядом на кушетке, Варя не вспоминала о Царстве. Ее занимал лишь он один со всем, что в нем было, начиная с целомудрия и заканчивая палеными перьями…
Внезапно ее мысли вспорола короткая, яркая вспышка воспоминаний посмертного опыта — тех минут, когда тело лежало бездыханным на амвоне Всесвятской церкви в Москве, а душа просыпалась, готовясь к возвращению домой. Азариил в тот миг находился рядом, и праведница видела его настоящего, видела то, что не способны воспринимать смертные глаза. После воскрешения образ стерся из памяти, но впечатление сохранилось: радостное и одновременно мучительное, переросшее в чувство невосполнимой утраты.
Тоска перелилась через край. Рыдания стеснили грудь. Варвара порывисто поднялась и вышла из комнаты, но нервная дрожь и напряжение с ее уходом не исчезли.
Азариил сел на кушетке. Застегнул оставшиеся пуговицы на рубашке и стряхнул кровавые пятна — от прикосновений ткань очистилась. Вся боль теперь сосредоточилась в крыльях, вряд ли их будет просто вылечить. Ангела волновало другое. Стоило объяснить праведнице, что не его она любила, а горний мир, чьим олицетворением он являлся. Влечение — лишь видимость, греховное искажение стремления к свету.
Запахнув куртку, Азариил покинул хранилище.
Он нашел Варю наверху, в разрушенной монастырской церкви. Она стояла среди потускневших, облезших фресок перед алтарной стеной. В разбитые окна задувал ветер, сквозь пролом в крыше сыпался снег.
— Ангелам не дано ни сомневаться, ни чувствовать, — произнес Азариил, останавливаясь рядом с ней. — Но лишь до тех пор, пока люди не вносят сумятицу в их мировоззрение.
Варя слушала молча, и он продолжил:
— Вы сотворены по образу и подобию Божьему, а мы — лишь исполнители воли, живой свет, произошедший от Света животворящего. Вы неизмеримо выше нас по образу благодаря силам души: познанию, воле и чувствам, которых мы лишены…
— Но по подобию к Богу ближе ангелы. Безгрешные.
— Люди редко пользуются способностью стремиться к истине и добру, употребляя душевные силы на служение греху.
— И что такое грех? — Варя по-прежнему не отрывала глаз от иконостаса.
— Беззаконие. Нечто достаточно отвратительное по результатам, хотя и приятное в процессе.
Тут она все же обернулась. И улыбнулась кротко и беспомощно. Щеки обветрены, кончик носа порозовел от холода. Верующая, умная девушка, ей не требовалось длинных вразумлений, ее смирение покроет все выверты разума и погасит страсти. И все-таки она казалась несчастной. В порыве сострадании Азариил погладил ее по щеке, стирая следы бессонниц и переживаний. И земля медленно поплыла из-под ног. Это лицо, доверчиво приникшее к его ладони, эти снежинки, порхающие между ними и тающие в дыхании, этот момент вечности, этот вечер, этот мир — сводили с ума…
Должно быть, он не до конца утратил силы: прикосновения погасили боль, терзавшую ее душу. И теперь Варя смотрела на него, потрясенная, внезапно освобожденная от страданий. По ее лицу текли слезы. Азариил провел пальцами по мокрой щеке, опустил взгляд на обветренные губы. Она явно чего-то ждала, и тогда он наклонился, отмечая, как смыкаются веки, и мягко поцеловал ее в лоб. Варя покачнулась, потянулась следом, а потом, сникшая, будто сломленная, уткнулась лбом ему в плечо.
Снег все сыпал сквозь прореху в крыше, а он гладил ее по волосам, легонько прижимая к себе, и просил не расстраиваться.
ГЛАВА 9
Чужое присутствие Азариил ощутил еще до того, как высоко над полом, на одном из подоконников появилась тонкая, хрупкая фигура.