Из писем Поля я узнала, что русские подходят к Берлину. Условным кодом он сообщал, что не намерен ждать конца в Гамбурге и спрашивал, согласна ли я попытаться бежать с ним. Он предлагал мне выскользнуть из лагеря во время воздушного налета, когда охрана будет в убежище. Поль опасался, что немцы убьют нас до того, как армия освобождения дойдет до лагеря. Он считал, что знает Гамбург, и мы сможем спрятаться, пока город не освободят.
Я много думала об этом, но, переговорив с Ливи, решила, что риск слишком велик. Эсэсовцы, отправляясь в убежище, всегда спускали собак и грозили пристрелить’ каждого, кто покинет бараки. Конечно, оставаться было тоже рискованно. Опасения Поля вполне могли оправдаться, но я не была способна на усилие, требуемое для побега. Я могла только следовать линии наименьшего сопротивления. Что суждено, то суждено. Я написала Полю, что желаю ему удачи и что постараюсь связаться с ним, если мы оба уцелеем.
Через два дня в лагере началось оживление и пошли слухи, что нас эвакуируют. Приближалась армия, не то советская, не то британская. Наши следы надо замести. Мы только гадали, как они будут избавляться от нас. Даже не было сомнения, что теперь мы умрем. По-видимому, наша охрана была такого же мнения. Нас вызвали на перекличку, и мы стояли в ожидании несколько часов. Наконец появился комендант и велел нам всем собраться в одном бараке. Мы сидели на койках, думая, что они сделают. Это печально напоминало то, что происходило в синагоге накануне нашей депортации. Будет ли опять депортация, или они убьют нас? Все молчали, ждали.
Через некоторое время пришла эсэсовка, жирная Мария, и приказала нам раздеться. Мы подчинились. Когда мы спросили, почему, она ответила, что мы отправляемся туда, где не нужна одежда. Мы обнимались. Меня мучил один v вопрос. Как они будут нас убивать? Расстреляют? Когда две девушки принесли суп, мне показалось, что я знаю ответ. Отравление. Мы не должны притрагиваться к супу, но что из этого? Если они намерены умертвить нас, то так или иначе мы умрем. Выхода не было.
Как раз в это время пришел комендант лагеря и посмотрел на нас с удивлением. Он начал кричать. Почему мы голые? Увидев толстую Марию, он наорал на нее и приказал вернуть нам одежду. Она подчинилась, ничего не понимая. Видимо, она была разочарована, что не увидит массовую экзекуцию. Мы оделись и продолжали ждать. В одежде мы почувствовали себя лучше.
Я вспомнила старую еврейскую притчу: нищий старик, который живет в одной комнате со своими семью детьми, идет к рабби за советом, и тот ему предлагает взять в комнату еще и козу. Когда вонь и теснота становятся невыносимыми, старик получает разрешение выгнать козу, после чего всем становится лучше в их тесном доме. Так и я — не то, чтобы обрадовалась нашему положению, но все же несколько успокоилась.
Через несколько часов нас вывели из барака и в сумерках привезли на вокзал. Я опять подумала о Поле. Удалось ли ему бежать, и правильно ли я сделала, оставшись? Будущее покажет.
Мы опять в товарном поезде. Снова страх не покидает нас. Запечатанные товарные вагоны, окна забиты досками. Неужели они в конце концов отравят нас газом? Приходится ждать. Всю ночь поезд простоял в тупике. Мы не решались уснуть. Когда поезд наконец, тронулся, слабый свет начал пробиваться через щели в ставнях. Пронзительный свисток — и паровоз, кашляя, потянул поезд в рассветную даль. По мере того, как проходил день, к страху еще присоединились голод и жажда. Параша в углу переполнена, из нее льется через край. Мне дурно от вони. Все это уже было. Я ищу глазами мать, но вижу только бледные лица своих подруг в сером. Я успокаиваю себя надеждой, что существует загробная жизнь и что я скоро снова увижу маму.
Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как мы ели в последний раз. Давно кончилась вода. Поезд тащился, останавливался, двигался опять и снова останавливался. День подходил к концу, когда наконец открыли вагон. Нам приказали вынести парашу и набрать питьевой воды из ближайшей колонки. Затем вагон опять запечатали. Мы наполнили голодные желудки водой, несмотря на предупреждение, что лучше было бы не выпивать все сразу. Никто из нас не знал, когда мы вновь увидим воду.
Запечатанный поезд вновь остановился, когда наступила ночь. Мы стояли толпой, объятые страхом, прислушиваясь к каждому звуку. Мы все еще не имели представления о том, куда нас везут, но было легче терпеть, когда поезд двигался. Я старалась усилием воли заставить его двинуться, но он стоял. Неожиданно мы услышали шум. Открылась дверь какого-то вагона, и я услышала залпы. Вот и ответ, это то, что они запланировали. Нас выгрузят и расстреляют в ночи. Мы с Ливи обнялись и ждали, боясь шевельнуться. Может быть, забудут о нас, если мы будем сидеть тихо. Мы ждали, но ничего не случилось. Ночь безмолвствовала. Но уснуть мы не решались.