Но вторая новость затмила его выдвижение. Мы переезжали. Отец наконец-то купил дом, о котором мы так долго мечтали: дом на Вокзальной улице, похожий на спичечный коробок, с плоской крышей. Кто мог подумать, что когда-нибудь мы сможем его купить!
В последующие дни мы не могли говорить ни о чем, кроме предстоящего переезда. В доме было пять комнат и мансарда, на которую мы с Ливи немедленно заявили свои права. Туда был отдельный вход: прямо от входной двери наверх вела винтовая лестница. Мне особенно понравилось, что нам не надо будет проходить через комнату родителей, чтобы попасть к себе. Их спальня будет в комнате с окнами во двор, центральная комната будет столовой, комната с окнами на улицу — гостиной. Мы собирались купить новую мебель и снова и снова прикидывали, как ее расставить. Наконец у нас будет место для пианино. «Папа, ты обещаешь купить пианино? Ты, правда, обещаешь?» Мы также собирались купить красивый диван и шкаф для книг и посуды — столяр обещал его сделать в точности, как на картинке, которую я видела в рекламном журнале. Планы были грандиозные.
Мы с Ливи ходили в новый дом по меньшей мере раз в день, носились по комнатам, мешая рабочим, заканчивавшим ремонт. В течение недели все должно было быть готово для переезда. Меня особенно восхищала ванная комната со сверкающей ванной, вделанной в пол, с фаянсовой раковиной, с кранами, на которых написано «Горячая» и «Холодная», и с большим коричневым нагревателем для воды, стоявшим в углу, как будто для того, чтобы охранять все эти сокровища. Представляете себе: встаешь утром и принимаешь горячую ванну! Стоит только кран повернуть. На самом деле все было не так просто. Сначала нужно было полчаса стоять на кухне и качать воду, затем развести огонь под нагревателем, и тогда, наконец, ванна будет готова. Но какая роскошь после этого вытянуться во весь рост и нежиться в чудесной горячей воде!
В комнатах стояли кафельные печи. В столовой печь была облицована белым кафелем, в ней была ниша для вазы с цветами; в гостиной печь была желтовато-зеленого цвета, а в спальне бледно-розового. В мансарде не было кафельной печки, а только железная, но от этого она казалась еще более привлекательной. Мы выбрали обои светлых тонов и с мелким рисунком. Мне надоели темные тона и крупный рисунок обоев в доме на Больничной. Розовато-лиловые букеты сирени нравились мне в детстве, но теперь я была уже подростком, и мои вкусы изменились. Мне были по душе светлые тона и четкие линии. Функционализм проник в Сигет. Откуда? Как? Я не знаю. Должно быть, на меня повлияли журналы, но я воображала, что сама это открыла.
Мама планировала сад с помощью садовника. За домом должен был быть огород и фруктовые деревья. Перед домом, ближе к улице, они собирались устроить газон, клумбы и посадить японские вишни. Сад был окружен решеткой, так что мы не прятались, как раньше, за высокой стеной — возможно, потому что жили ближе к центру и менее опасались грабителей, а может быть, и потому, что хотели, чтобы все видели наш прелестный дом и красивый сад. На Вокзальной улице селились состоятельные люди, дома были большие и дорогие, и владельцы старались перещеголять друг друга своими цветами. Им не приходилось работать в саду самим: наемный труд был очень дешевый.
Самый красивый сад был у родителей Анны. Анна, моя кузина, стала моей лучшей подругой с тех пор, как мы переедали. У нее были черные, как смоль, косы до пояса, аристократическая внешность, красиво очерченный рот. Прямой нос придавал ее лицу несколько надменное выражение. Большие невинные голубые глаза под темными ресницами становились обольстительными, когда Анна улыбалась. Она взрослела, и мальчики начинали на нее заглядываться, а я надеялась, что ее обаяние, хотя бы отчасти, передастся мне. Я всегда выбирала подруг из самых красивых девочек.
В 1938 году мне было четырнадцать, Анне шестнадцать. Она настойчиво уговаривала меня пойти гулять на Центральную улицу. Но я не понимала, что в этом интересного. Школьные правила были очень строги, и для нас, учениц, все обычные развлечения маленького города, такие, как кино и прогулки с мальчиками, были запрещены. Единственное развлечение, остававшееся для девочек, — гулять друг с дружкой и строить мальчикам глазки. Для меня это было ново, но я не хотела показать свою неопытность и обещала Анне, что пойду с ней гулять, как только сделаю уроки. Я заглянула в книжки и решила, что на сегодня у меня немного работы. С историей было просто, французский я знала, только арифметика могла занять некоторое время. Но скоро я и с этим покончила, и, когда Анна позвонила, я схватила свой школьный берет и выбежала на улицу.