— Нормально, говоришь… А ты знаешь, лейтенант Петренко, как от тебя водкой разит, а? — резко проговорил Федорыч.
— Не понимаю…
— Ах, он не понимает… Ты мне эти штучки–дрючки брось! Я ж вижу, в каком ты состоянии сейчас. Сам знаю что такое — ребенка потерять. У меня сын погиб в свое время… До сих пор себя корю, что не уберег, хотя мог бы. И про водку, не одобряю, но понять могу. Да знаю я, что пил не отнекивайся, мне Петька сказал.
— Но, Степан Федорович…
— Никаких «но»! Сюда слушай, давай, Василий. Проверка на носу, для тебя не секрет. И сам подумай, Вась, если они тебя такого увидят, то по рогам получат и ты, и я, и вообще весь наш отдел. А еще эти глухари с Северным, это вообще… Короче, я считаю, что дело Северного, и текущие твои дела надо передать Иванову. А ты в отпуск! Дочку там похоронишь по–людски, с Ленкой может, помиритесь. А там глядишь еще чего и вспомнишь, про Олю. Тогда может, у нас еще какие зацепочки появятся, как эту сволочь к ногтю прижать. Разумеешь, мою речь, лейтенант?
— Степан Федорович…
— Что?
— Я бы хотел продолжить дело Северного, Степан Федорович…
— Отомстить хочешь?
В ответ Петренко промолчал.
— Значит, хочешь — протянул Федорыч — А ты знаешь, следователь Петренко — с размаху стукнул Федорыч пудовым кулаком по столу — Что мы не благородные мстители? Мы, мать твою, простые менты, и это работа, сложная грязная и неблагодарная! И эмоции твои, тут ни к чему будут!
— Степан Федорович, но…
— Что «но»?!
— Я же все–таки один из лучших следователей нашего отдела…
— Вообще, лучший, ну и что скажешь?
— Тем более… Я один точно смогу этого выродка найти, который девок режет. И теперь я эту тварь из под земли достану…
— Вот значит как… И ты за себя ручаешься, следователь Петренко, что все в протокольном порядке пройдет?
— Да, ручаюсь…
— И задержание? — внимательно взглянул Федорыч в глаза Петренко.
Тот ничего ему не ответил.
— Ладно. Больше от тебя ничего не потребую… Хочешь работать, работай, я все таки не первый год тебя знаю. Но смотри мне, Василий, если что — спрошу по всей строгости.
— Разрешите идти?
— Иди, Вась — устало потер виски пальцами Федорыч — и совет дам все же — сегодня сходи куда–нибудь, а еще лучше сразу езжай домой, и просто напейся, вырубись… Потом легче будет… Телефон еще отключи.
— Спасибо, Степан Федорович.
И лейтенант вышел из кабинета начальника.
Папку с материалами он решил взять с собой, может можно, что нибудь помозговать на досуге. Спустившись вниз, он встретил там припозднившегося Петьку.
— О Вася! — удивился Петро — а ты что, как? Что тебя Федорыч то вызывал?
— Петь — ответил тот — Ты уже домой, да?
— Ну, вроде того…
— Подбросишь, а?
— Да не вопрос, подброшу.
И снова они ехали в тишине, лишь один раз Василий попросил остановиться возле небольшого круглосуточного магазина, откуда он вышел с пакетом, в котором позвякивали несколько бутылок с водкой.
Подъехав к дому Петренко, Петька не выдержал и спросил — Васьк, случилось, чтоль чего?
— Да, Петь случилось…
— Ты, как один–то? Нормально?
— Справлюсь.
— А что стряслось то? Ты только скажи…
— Петь.
— Да.
— Иди на хрен. И спасибо, что подвез.
И лейтенант повернулся и вошел в подъезд, сопровождаемый недоуменным взглядом Петьки.
Было время уже глубоко за полночь, когда лейтенант Петренко оторвал взгляд налитых кровью глаз от телевизора, где как обычно показывали что–то невразумительное. Он услышал звонок в дверь. На нетвердых ногах он поднялся от стола. Рядом валялось несколько пустых бутылок водки. Сколько Петренко уже выпил, он не считал. Но сколько бы он не пил, он все никак не мог забыться. На столе была банка с солеными огурцами, остались еще от Ленки. Кроме этого на столе еще лежал их семейный фотоальбом. На фотографиях были он с Ленкой — тогда еще молодые, и счастливые, думавшие, что счастье продлиться вечно… А вот и свадебные фотографии. И Оля… Сначала маленькая девочка, которую дед держит на руках, плачет, что–то капризничает. А вот она с бантиками на линейке первого сентября. Вот уже постарше, тоже нарядная такая, красивая… А вот она на отдыхе… Эх, вновь вздохнул тяжело Василий Петренко, уже в который раз за сегодняшний вечер.
Звонок в дверь повторился, уже настойчивее, прерывая поток его воспоминаний. Не думая, кто мог бы придти к нему в столь поздний час, он открыл дверь.
— Ты, сволочь, сидишь тут и пьешь! — раздался громкий женский крик.
— Привет… Лена… — пробормотал он в ответ.