Никто не пытался заговорить с Ярликом — боялись все даже смотреть на то, кем стал этот всегда уверенный в себе решительный охотник. И вот он предал земле останки дочери.
А после Ярлик рядом постелил на земле вытканный его женой–рукодельницей плащ, и ушел куда то. И когда он вновь показался на кладбище, по толпе прокатился возглас удивления и ужаса — на руках Ярлик нес тело красивой темноволосой женщины, в которой все узнали его жену, Заму. Когда он, поседевший и постаревший от горя принес в их дом останки дочери, то жена его, не выдержала горя. Но Ярлик остался жить… Он должен был жить, чтобы отомстить за смерть своей любимой жены и единственной и любимой дочери
И он положил её тело на плащ, и обернув его опустил в могилу, что Ярлик загодя выкопал рядом с могилой их дочери. А после он стал зарывать и эту могилу. И когда последняя горсть земли опустилась на могилу Замы, он достал меч.
В деревне мечи были не у многих — лишь зрелые и бывалые мужи, что вставали на защиту их деревни от недругов были облачены достаточным доверием, чтобы взять в руку творение рук людских, что по самому своему замыслу было предназначено нести смерть другим людям. И посвященный волхвом, этот меч становился частью мужа, частью воина. Меч никогда не обнажался попусту, ибо рожденный в пламени кузницы, чтобы нести смерть, он жаждал крови и смерти, и жажда эта становилась нестерпимой, если меч обнажали.
И вот теперь Ярлик достал свой меч, который уже пробовал человечьей крови. И он взрезал им свою руку, а после ранил себя лезвием в том месте, где бьется сердце, и подождал, пока клинок окраситься кровавыми струйками, что весело бежали по клинку, как лесной ручеек.
— Кровью от сердца своего! — крикнул Ярлик — Своей кровью, я клянусь вам, мои возлюбленные жена и дочь. Я клянусь пред вашими могилами, я клянусь пред деревней, где был наш дом. Пред предками что внимают нам, я клянусь. Тот, кто свершил это злодеяние не избежит наказания, и смерть его будет жестока и мучительна. Все что осталось у меня и во мне я положу во исполнение этой клятвы. Да погибнет тот, кто сотворил это, кем бы он ни был. Даже если он уйдет в мир загробный я найду его и там и предам смерти. Да поможет мне брат мой меч. И лишь когда я выпущу до последней капли всю кровь свершившего это, лишь тогда я приду на ваши могилы. И я пронжу себя мечом своим и пребуду стражем вашим в землях мертвых вечно, так как не уберег я вас при жизни.
Сказав так, Ярлик сжал лезвие меча ладонью, и по уже начавшей было засыхать крови на клинке заструились свежие алые струйки. И после окровавленной рукой он начертил у себя на сердце на лбу и на щеках руны, руны клятвы, слова и горя.
И все молчали, ибо видели, сколь страшную клятву дал охотник — отказавшись стать человеком в посмертии, но приняв на себя обязанность стать духом–стражем, которому неведомы людские чувства. Все люди хотели бы в посмертии воссоединится со своими родными и любимыми, и такая клятва, какую дал пред всеми Ярлик, была страшна и нерушима. Ни слова не донеслось из толпы селян, все стояли, как громом пораженные, лишь старейшина, мудрый Орт крепко сжимал глаза, словно его мучила нестерпимая боль, и хватался крепче за свой посох, что ранее был лишь символом его опыта и мудрости, а теперь, казалось, стал для него клюкой, на которую опирался бы любой немощный старик.
И после Ярлик пошел прочь с кладбища, и толпа расступалась перед седым, отмеченным рунами воинов. Да, именно воином, ибо Ярлик–охотник, Ярлик–муж и отец умер на их глазах. И, подобно мечу, из горна нестерпимого горя вышел Ярлик–воин, Ярлик–мститель. И когда он шел через толпу, то он расступалась перед ним, ибо никто не должен вставать на пути мести и горя…
На деревню опустилась ночь. И в домах затеплились светцы и свечи, освещая ночной мрак. Но в одном доме не зажглось и крохотной лучины — у окна, глядя на восходящую алую луну сидел Ярлик. На лице его темнели руны — дав клятву, Ярлик не только начертал их на своем лице кровью, но и укрепил их движениями ножа, безжалостно вырезая руны на живой коже. Тело его покрылось вороненой кольчугой, что ныне останется на нем и после смерти.