— А ты кто такой, чтобы знать это? — резко ответил ему Бертран — Не ты ли плакал при одной мысли о звере? Вот! Гляди теперь! Он повержен!
— Ну, вообще то, Мишель прав — протянул кто–то скучающим голосом. И все увидели, что рядом с обезглавленным трупом Жана стоит тот, кого видели перед своей смертью и Бертран, и Луи, и многие другие…
— Так это ты — зверь? — спросил его Бертран.
— Нет — отрицательно покачал тот головой.
— А кто?
— Он — указал тот пальцем назад.
И вновь все взгляды обратились к Мишелю.
Тот в ответ улыбнулся и положил ладонь себе на лицо. И все подались назад, когда он сорвал со своего лица кожу Мишеля, которую он носил, будто маску, и бросил её на землю, открыв их взорам молодое лицо, похожее на того, кто пришел только что, и кого видели перед смертью Бертран, Луи и многие другие.
— Теперь у тебя будут свои ученики, мучитель! — громко сказал Бона, обращаясь к своему ученику.
— Да… — сказал парень в ответ — Учитель — закончил, злобно оскалив клыки огромный косматый черный зверь.
— Вы все станете моими учениками! — и зверь прыгнул…
— Мы опоздали! Они ушли отсюда!
— Ты права, Вика — кивнул Маледикт, пролетая над деревней Вале, чьи улицы ныне были подобны одной приметной поляне неподалеку.
— В других тоже самое — пробормотал Джестер, не меньше их пораженный увиденным — Вы знаете, куда нам дальше то идти?
— Думаю, да — задумчиво проговорила Вика, взмахнув золотыми крыльями.
— Я, кажется, знаю, кто это балуется — прищурился Маледикт.
— И кто?
Глава 9. Разрушитель миров
— Бона, мой учитель!
— Да, ученик? — ответил тот, кого называли Боной, но кто носил и другие имена, и кто приносил страх и ужас. И тот, кто нашел себе ученика в своем деле…
— Посмотри на это, учитель! Этот мир… Я вдыхаю зловоние трупов и чад пожаров и упиваюсь им… Как это прекрасно! Как прекрасно все, открытое мне тобою, мой учитель… Нет мелочных страстей, нет ужаса перед будущем, нет горечи сожалений… Есть лишь упоение смертью, восторг мук… Сколь прекрасна такая жизнь…
— Ты совсем вырос, мальчик — по–отечески положил Бона руку на плечо мучителю.
Тот уже совсем преобразился, по сравнению с тем, каким он был вначале… Теперь это было создание, чью темную кожу покрывала черная слизь, за спиной вздымались огромные тяжелые кожистые крылья, на голове его были блестящие рога, похожие на осколки старинного зеркала, и глаза полыхали потусторонним мертвящим белым светом. Могучее тело бугрилось мускулами, кое–где виднелись следы от пуль, которые истекали сукровицей, да багровел страшный шрам на шее.
Бона убрал руку от его плеча. Затем он поднес руку к клицу лизнул черную густую слизь, что запачкала её.
— Чудесно — улыбнулся он — Квинтэссенция боли и страданий, ужасный яд, отрава… Прекрасное дополнение к внешнему облику! Отвратительная и…
И тут он положил испачканную слизью ладонь на плечо стоявшей недалеко обнаженной девушки в шипастом железном ошейнике — рабыни, коими мучитель окружал себя, дополняя образ жестокого тирана, захватившего выжженный дотла мир.
От прикосновения черной слизи лицо девушки и исказилось, она застонала и упала на пол. Некоторое время она корчилась в муках, из её носа, рта и ушей полила фонтанами кровь… И с горестным стоном она испустила дух.
— … И смертоносная — с довольной улыбкой завершил мысль Бона.
— Да, учитель, я создал свой облик таким, каким я сам захотел его видеть — довольно оскалил клыки Ротнемрот, мучитель — Зримое воплощение боли и мук гибели и разрушения… Достойное моего великого наставника — склонил он перед Боной свою рогатую голову.
— Неплохо… — задумчиво произнес тот в ответ — А скажи мне Ротнемрот, верный мой ученик, как ты провел завоевание этого мира? Пытались ли его жители противопоставить тебе… Хоть что либо, а? — прищурился длинноволосый ментор.
— О, они пытались, учитель — кивнул Ротнемрот в ответ — Поначалу никто не воспринял всерьез те несколько дивных изуродованных жертв, что я убил, ступив в этот мир… Но после, когда жертвы стали моими верными слугами — довольно ухмыльнулся он, вспоминая — И сами стали творить злодеяния… Тогда, конечно, все испугались, тут они и армии подключили, и всякие герои–одиночки похватали разномастное оружие и помчались меряться силами со мной и с моими детьми! Но увы и увы… Как ты и научил меня, учитель, моих сил прибавлялось от каждого мига страданий, от каждой капли пролитой крови… Неважно, чья текла кровь — моя или их… И вот теперь… Города стали ловушкой для последних выживших, которые лишь пища для моих детей… Если, конечно, я не буду милостив и не приму их в свои ряды, в ряды своих малышей, что упиваются страданиями, также, как это делаю я! Разорванные в клочья былые воплощения силы и мощи, достатка и процветания…