— Эй, — громко позвал Гудвин, войдя в прихожую. — Кто здесь есть?
Уже знакомый мне рыжий Коул выглянул из комнаты, где о чем-то громко спорили, и обрадовано произнес:
— О, мистрис Донн, хорошо, что вы прибыли. Может, увидите чего, а?
— Не могу обещать, — отозвалась я.
— Что там, Коул? — спросил Джон.
— Семнадцать ножевых ранений, — бодро отрапортовал тот. — Кровищи — словно свинью резали.
Меня замутило.
— Полегче, Коул, — прикрикнул на парня Гудвин. — Донн незачем знать о возникших у тебя дурацких ассоциациях. Да и мне, по правде говоря, тоже.
Коул опустил взгляд, принялся переминаться с ноги на ногу.
— Да я ничего, — промямлил он, — просто… вот…
— Просто он, — передразнил Гудвин. — Думать надо.
— Так мистрис Донн все равно ведь увидит…
— Что, никто не догадался принести чистую простыню? — возмутился Джон.
Я тронула его за рукав.
— Спокойно, напарник. Моего визита здесь не ожидали, вот и не успели подготовиться. Правильно?
Вопрос я задала Коулу, бросая ему тем самым спасательный круг, вот только ухватиться за него молодой полицейский не сумел.
— Ага, не ждали, — с готовность подтвердил он. — А что, вы и через ткань увидеть воспоминания можете? А почему тогда Берталину так смотрели?
Лицо Джона потемнело, брови сдвинулись.
— Потому что шлюх не резали на лохмотья, — рявкнул он. — А эту прикройте.
— Не надо, — запротестовала я.
Гудвин одарил меня мрачным взглядом и повторил:
— Прикройте. Если воспоминания будут считываться слабо, тогда откроете. Ясно?
Когда я зашла в гостиную, где лежал прикрытый простыней труп хозяйки дома, то ощутила огромную благодарность напарнику. По светлому ковру расплылись огромные бурые пятна. Мне было страшно представить, на что похоже тело несчастной женщины.
Осторожно подошла, стараясь не наступать на кровавые пятна, склонилась над жертвой, протянула руку и закрыла глаза. И на меня тут же нахлынули чужие воспоминания, столь яркие и громкие, что я с трудом удержалась на ногах.
…Страх. Дикий, животный страх, заставивший оцепенеть. Злобный хохот.
— Нет, пожалуйста, прошу тебя, не надо.
Опять хохот. Безумное, искаженное ненавистью лицо. Рыжие растрепавшиеся локоны.
— Сдохни, мразь.
Боль. Сильная, невыносимая.
— Сдохни. Сдохни. Сдохни.
Боль. Боль. Боль.
Сознание туманится, и последнее, что видит стекленеющий взгляд — ухмылка на обезображенном злобой некогда красивом лице.
— Пить, — прохрипела я, отшатываясь от трупа.
На сей раз мне сразу же сунули в руку стакан с прохладной кисловатой водой. Открыв глаза, я обнаружила, что чья-то заботливая рука положила несколько кубиков льда и пару лимонных долек.
— Спасибо.
— Что ты видела? — озабоченно спросил Гудвин.
Я сделала несколько глубоких вдохов, отгоняя тошноту. Потрясла головой, отгоняя жуткие видения.
— Убийцу. Женщина лет тридцати пяти. Среднего роста, изящного телосложения. Рыжие волосы. На правой щеке шрам.
Говорила я отрывисто — горло все еще перехватывало спазмом. Коул быстро записывал мои слова. После фразы о шраме поднял голову и спросил:
— Мистрис Донн, а вы сможете ее опознать?
Гудвин дернулся, разом подобрался, глаза его загорелись.
— Ты что, видел похожую?
Коул хмыкнул.
— Видел, а как же. Здесь она, рыдает в соседней комнате, слышите? Кузина убитой. Вне себя от горя, надо понимать.
— Приведите ее, — осипшим голосом распорядилась я.
Коул вышел и вскоре вернулся, ведя за собой рыжеволосую заплаканную женщину. Прическа ее растрепалась окончательно и сейчас походила на воронье гнездо, нос покраснел и распух, но я сразу же узнала ее.
— Она.
Глаза рыжей забегали.
— О чем это? Кто эта женщина? В чем она меня обвиняет? — голос ее уже срывался на визг.
— Разве я вас в чем-то обвинила?
Убийца судорожно стиснула руки. Похоже, она сообразила, что выдает себя, и попробовала отыграть назад.
— Вы так смотрели на меня, словно в чем-то обвиняете.
— Разве?
— Офицер Донн — штатный менталист Управления, — холодно сообщил Гудвин. — Только что она считала воспоминания жертвы. Будете продолжать отпираться?
Рыжая смотрела на меня с неверием. Я молча кивнула, подтверждая слова напарника. Тогда она снова разрыдалась, некрасиво, безудержно, то и дело шмыгая носом.
— Я не хотела, правда, не хотела, поверьте мне.
Мне было противно на нее смотреть.
— Хотели. Прекратите истерику. За что вы ненавидели вашу кузину?