— А ты как думаешь? — огрызнулась я. — Чем иначе мне оправдать свое здесь присутствие?
— Ну, пойдем. Если повезет — учуешь что-нибудь важное. Глядишь, и поймаем мерзавца по горячим следам.
Первый же взгляд на труп заставил усомниться в возможном везении. Мужчина средних лет, волосы седые, телосложение плотное. Одет не очень дорого, но добротно. Ни явно пошитый на заказ в ателье средней руки костюм, ни новые кожаные туфли модного рыжего оттенка обитателям Нижнего города не по карману. Кроме разве что упомянутых недавно Джоном бандитов. Те, хоть давно переселились в более богатые кварталы, но наведывались в родной район обстряпывать темные делишки. Но разбогатевшие выходцы из трущоб предпочитали щегольскую одежду неброским солидным костюмам.
— И что его сюда занесло? — проворчал Гудвин. — Он ведь точно не из местных.
— Никак нет, — отрапортовал долговязый лопоухий парнишка в форме. — Не из наших, за это ручаюсь.
И он, и его напарник поглядывали на меня с любопытством. Если в Гудвине сразу признали начальство, то о том, кто я такая, похоже, даже не догадывались.
— Донн, подойди поближе, — позвал Джон.
— Донн? — переспросил молодой полицейский. — Простите, мистрес, вы и есть та самая Николь Донн?
Любопытно, оказывается, обо мне ходят слухи. Становлюсь известной личностью.
— Отставить болтовню, — рявкнул Гудвин. — Донн, долго тебя ждать?
Присев на корточки у трупа, зажмурилась и провела рукой над его лицом. И сразу же почувствовала покалывание в ладони. Повезло. Противная мелкая морось — не ливень, ей смыть следы не под силу. Хаотичные обрывки воспоминаний казались нечеткими, смазанными, но все еще улавливались. Раздражение, усталость, удивление. Зрительных образов, увы, уловить не удалось, зато предсмертные эмоции считывались отлично. И звуки. Стоило мне отрешиться, позволить чужой памяти проникнуть в мой разум, как я сразу же услышала шаги, которые не заглушал шум реки. Идущий не считал нужным скрываться.
— Тим. Долго ждешь?
— Да уже с четверть часа, — звучит брюзгливо. — Зачем ты вытащил меня в это мерзкое место, Саймон?
Больше ничего узнать не удалось. Страх, боль… Я поспешно отдернула ладонь, помотала головой, возвращаясь в настоящее.
— Что там, Донн?
Гудвин заботливо обхватил меня за плечи, помог встать, придержал, чтобы не упала.
— Сейчас, — прохрипела я.
— Воды, — рявкнул Джон. — Дайте ей пить.
Полицейские растерянно переглянулись, потом молодой несмело подошел и подал мне обтянутую потертой кожей флягу.
— Здесь чай, — извиняющимся тоном произнес он. — Сладкий. Воды у нас нет, разве что из реки набрать.
— С ума сошел? — возмутился Гудвин. — Сам из реки пей. Прости, Донн, знал бы, что поедем вместе — захватил бы тебе водички.
— Ничего, — пробормотала я пересохшими губами. — Чай — это тоже хорошо.
После третьего глотка ко мне вернулась способность внятно изъясняться. Я вернула парнишке флягу, утерла губы и сообщила:
— Жертва — Тим, убийца — Саймон. Встреча у моста — инициатива последнего. Тим нападения не ожидал. Все.
— И то хлеб, — проворчал Гудвин. — Во всяком случае, теперь мы знаем имена. Так, ребята, мы с Донн возвращаемся в Управление, а вы составьте протокол и определите тело в морг. Задача ясна?
— Так точно, — отозвался полицейский постарше.
— Как ты, Донн? — заботливо спросил меня Гудвин, когда мы вернулись к мобилю. — Сесть за руль сможешь? Если нет, то и я могу…
— Вот уж нет, — резко оборвала его я. — Сама справлюсь.
Гудвин отвернулся и обиженно засопел, а я ухмыльнулась. Над моей страстью к вождению посмеивалась половина Управления. Многие сослуживцы хоть раз да просили пустить их за руль, но я относилась к мобилю ревниво, словно к живому существу. Даже Чарли не позволялось устраиваться на водительском сиденье.
— Не сердись, — примирительно попросила я. — Спасибо, что прикрыл перед начальством, Джон. Но мобиль для меня… сам знаешь.
— Знаю, Донн. Ты над мужиком бы так не тряслась, верно?
Я с грустью подумала, что он прав. Мобиль действительно значит в моей жизни даже больше, чем Чарли — первый и единственный мужчина. Неужели служба в Управлении действительно лишает части души, делает бесчувственной? Как-то Чарльз, будучи в скверном настроении, бросил подобный упрек, и тогда я только посмеялась. А сейчас осознала, что в его словах вполне могла быть доля истины.
Он с детства знал, что особенный. Не такой, как все вокруг, глупые, ограниченные, ведомые. Насекомые, копошащиеся у его ног. С ними у него не могло быть ничего общего. Он другой, рожденный для великих свершений. Когда еще была жива его мать, она каждый вечер, целуя его перед сном, повторяла: