Мистрис Бакстон осуждающе качала головой и напоминала мужу, что жених беден, как церковная мышь.
— Ерунда какая, — отмахивался мистер Бакстон и похлопывал себя по солидному брюшку. — Накопленного мной хватит, чтобы прокормить еще один рот. Да и много ли надо тощему юнцу?
В этом месте он начинал хохотать, а Хильда страдальчески морщилась. Ей вовсе не хотелось замуж за сутулого прыщавого Джефа, но спорить с отцом она не решалась — "золотые руки" мистера Бакстона обладали немалой силой, а хорошую затрещину он считал лучшей воспитательной мерой.
Сбежать из дома Хильду подбила подруга. Минни давно уже хотелось перебраться в город покрупнее, где ее, несомненно, ждала карьера театральной звезды. Вот только денег даже на первое время ей взять было неоткуда, и тут подвернулся такой шанс: у Хильды-то шуршали в кошельке купюры. Девицы удрали из родного городка за две недели до свадьбы. Потрясенный Бакстон несколько дней пил горькую, а потом взялся за поиски. Нанял частного сыщика, и тот через месяц обнаружил беглянку в морге Управления. Оказалось, что две бесшабашные подруги устроились певичками в третьесортную забегаловку. Работали, само собой, по ночам, не брезговали и случайными связями. Не ради денег, нет: Хильда прихватила с собой из дома внушительную сумму. Просто самим себе безголовые девицы казались этакими роковыми женщинами, крутящими мужчинами как угодно. Безостановочно хлюпавшая носом Минни так и не смогла вспомнить, с кем ушла подруга в роковую ночь. А Лоренс повертел в руках прозрачный пакет с тряпичной розой внутри и выругался сквозь зубы.
— Кажется, у нас неприятности, — констатировал Гудвин. — Очень большие неприятности.
Через месяц его слова подтвердились: в городском парке нашли третий труп.
Марию Демпински посетители заведения мадам Жозефины знали под именем Крошка Эм. Хорошенькая миниатюрная голубоглазая брюнеточка пользовалась популярностью. К мадам Жозефине ходили люди "приличные": не городские сливки, но и не всякий сброд. Мелкие лавочники, цеховые мастера и даже корреспонденты городской газеты. После опознания мадам Жозефина рыдала в кабинете Лоренса, трубно сморкалась в платок с вышитой золотыми нитями монограммой в углу и умоляла найти и покарать убийцу "бедной девочки".
— И чего ее в парк ночью понесло? — сокрушалась она. — У меня все строго, встречи с клиентами только в заведении. Если узнаю, что кто обмануть меня пытается — выпру вон без разговоров. Но Крошка надежной девочкой была. Да и зачем ей о свиданиях на стороне договариваться, если у меня и надежно, и безопасно, да и платили ей побольше, чем прочим? На нее чуть не в очередь записывались. Вы уж найдите душегуба, мистер, а я за это благодарна буду. Хоть каждый день к нам бесплатно приходить сможете.
Лоренс поперхнулся и едва не проглотил свою неизменную сигару. Во всяком случае, присутствовавший при разговоре Гудвин клялся, что выплюнул шеф ее в последний момент и долго откашливался.
К убийце прилипло прозвище Душитель. Через месяц после смерти Марии возвращавшийся домой после смены ночной сторож обнаружил на набережной еще одно тело. И опять во рту задушенной жертвы красовалась тряпичная роза. Циничный заместитель Лоренса Найтон в сердцах бросил:
— Садовник какой-то. Цветовод, мать его.
— Помяни мое слово, — мрачно отозвался шеф, — намучаемся мы еще с этим типом. Хитер, гад. Что у тебя, Донн?
Я распрямилась и отошла от тела.
— Ничего, шеф. Ублюдок окунул труп в реку. Сами знаете — вода смывает все следы.
— Знаю, — буркнул Лоренс. — Ладно, займемся установлением личности.
Здесь нам повезло — хоть в чем-то. Двадцатилетняя Элизабет Горлик не являлась проституткой в обычном понимании этого слова. Пожалуй, ее можно было бы назвать содержанкой, если бы не одно но — жила она за счет не одного мужчины, а троих одновременно. Причем они прекрасно знали о существовании друг друга. Сначала Лоренс воодушевился, решив, что убийца — один из покровителей Элизабет.
— А роза? — напомнила я.
— Уводил подозрения, — заявил Лоренс. — Услышал о предыдущих случаях и попытался всех перехитрить, выдав убийство за дело рук маньяка.
— От кого услышал? — осведомился Найтон. — Газетчики о Душителе не писали. По нашему, между прочим, распоряжению.
Но упрямый Лоренс все равно распорядился проверить всех троих мужчин Элизабет. Здесь его поджидало разочарование — у каждого имелось несокрушимое алиби. Пришлось признать, что в морге лежала четвертая жертва маньяка. А пятую, ту самую Берталину Лозье, нашли вчера.
— Никаких следов, — завершил рассказ Гудвин и погрузил ложку в густой ароматный суп. — Никаких зацепок. Ничего.
Логан перевел на меня взгляд и едва заметно кивнул.
— Мне нечего добавить. Мерзавец позаботился уничтожить все остаточные воспоминания жертв.
— Стало быть, он осведомлен о принципах работы ментальной магии, — заключил Логан.
Надо же, умный какой. Без него бы не догадались.
— Не такая это и тайна, — язвительно парировала я. — Любой при желании может узнать.
— Любой — вряд ли, — спокойно возразил Логан. — Но вы правы, эта информация не слишком-то сужает круг подозреваемых. Кроме того, убийце могло просто повезти — шел дождь, труп случайно упал в реку…
Гудвин фыркнул, ясно выказав свое отношение к этой теории, но Логан остался невозмутим.
— Мы не можем отбрасывать даже самую ничтожную вероятность, — упрямо сказал он. — Кстати, а что с розами?
— Ничего, — признала я. — Самодел. Весьма примитивный, так что обходить швейные мастерские или лавки, торгующие искусственными цветами, смысла нет. Всякий раз широкая шелковая алая лента, скрученная в подобие цветка.
— Почему именно роза? — не унимался Логан. — Не ромашка, не орхидея, не пион?
— Мастерить легче, — предположил Гудвин и отодвинул опустевшую тарелку.
Столичный менталист посмотрел на него насмешливо, и мой напарник смутился.
— Да понимаю, что никакое это не объяснение, — бросил он с досадой. — Вот только почему роза, а не подсолнух — понятия не имею. Не потрудился гаденыш объяснить.
Луиза унесла пустые тарелки из-под супа и принесла горшочки с рагу.
— Вкусно у вас готовят, — заметил его светлость, вынимая из корзинки ломоть пышного белого хлеба.
Луиза зарделась.
— Да, стряпню матушки все нахваливают. А вы к нам заглядывайте, мистер, у нас постоянным клиентам скидки полагаются.
— Вот как? — удивился Гудвин.
Я, тоже впервые услышавшая о скидках, просто приподняла брови. Луиза смутилась еще сильнее и забормотала:
— Да, это вот, недавно совсем, нововведение, то есть…
И умолкла. Гудвин не сводил с нее скептического взгляда. Зато Логан прямо-таки расцвел улыбкой.
— Благодарю вас, красавица. Непременно зайду еще.
Я ощутила новый прилив неприязни к нему. Зачем морочит голову подавальщице? Понятно ведь, что никаких серьезных намерений в отношении Луизы у его светлости просто не может быть.
— Кстати, — спохватился не подозревавший о моих чувствах Логан, когда Луиза отошла, — поскольку в моем распоряжении имеется личный мобиль, то я могу после подвезти новых напарников домой.
Обращался он вроде бы к нам обоим, но смотрел только на меня. Я хотела съязвить, но Джон опередил меня.
— С удовольствием, напарник. А вот Донн вряд ли воспользуется столь любезным предложением. У нее, понимаете ли, и свой мобиль имеется.
Даже если Логан и рассчитывал на иной ответ, то виду он не подал и раздосадованным не выглядел. Просто молча кивнул. А я представила, о чем эти двое могут говорить по дороге, и меня вновь затопило раздражение.
Он всегда ценил красоту. Будучи ребенком, замирал в восхищении перед картинами, осторожно водил пальцами по гладкому мрамору скульптур, подолгу разглядывал деревянные завитушки на резных панелях. Не раз случалось ему расплакаться при звуках музыки. Мать восторженно ахала и рассказывала приятельницам о том, какая чувствительная у его мальчика натура. Однажды женские разговоры подслушал сын одной из подруг, грубый, противный мальчишка с огромными ладонями и широкими запястьями, выдававшими низкое происхождение (подруга вышла замуж за разбогатевшего потомка некогда переехавших в город крестьян, и мать, упоминая об этой паре, всегда морщила нос и бросала презрительно красивое слово "мезальянс"). Мерзкий оболтус растянул в ухмылке тонкие губы и бросил презрительно: "Рева" Обидную дразнилку подхватили другие ребята и даже — что самое обидное, — девочки. Особенно оскорбительно звучала она из уст милой Ребекки, похожей на изящную фарфоровую куклу с голубыми глазами и льняными локонами. "Рева" — кривляясь, выкрикнула "кукла" и расправила оборку на пышном золотистом платье. Он заворожено смотрел, как тонкие хрупкие пальчики теребят блестящую ткань, расправляют лепестки искусственной розы, украшавшей пояс. Бекки поймала его взгляд, показала язык и злорадно выкрикнула еще раз: "Рева" В глазах у него потемнело, он закричал и бросился на девочку…