Одиннадцатый класс не стал для Игорька тяжелой задачей. Все он схватывал на лету, соображал быстро, отличался аккуратностью и старательностью. Оценки держались на стабильно высоком уровне, дома мать обзванивала знакомых, хлопоча за поступление в запредельно дорогой университет, с третьего курса которого можно было легко махнуть на обучение в английский колледж.
В телефонной книжке набрались аккуратно пронумерованные женские имена в количестве пятидесяти штук. Игорек так и писал — Аня-1, Аня-2, Света-1, Даша-3. Учиться они ему не мешали, а самооценку, покалеченную в начальной школе, ежедневно водружали на новые высоты.
Игорек был счастлив.
— Ага, — мрачно сказал он, опуская глаза. — Стоит только подумать, что ты счастлив…
…как жизнь начинает тыкать мордой по грязным углам — как нашкодившего котенка. У нее было имя, не поддающееся нумерации. Найти вторую Стеллу Игорек не смог бы при всем желании — не было больше таких. Нежное имя она таскала на лице, как герцогиня — породистую кошку на руках. Немытые тусклые волосы убирала за остроконечные ушки, держала сигарету зубами, носила на шее клетчатый платок, но не переставала быть Стеллой — в выпуклых синих глазах горело по звезде, высокий лоб сиял.
Игорек попал в омут. Он выполнял всю известную ему программу — прогулки, романтика, цветы, разговоры, даже стихи.
Стелла молчала и только просила купить ей то шаурму, то беляш. Игорек сменил подход — пригласил ее на байкер-съезд, вытащил в поход на зеркальные озера, одарил билетами на концерт раз в десятилетие прикатившей в город группы.
На байкер-съезде Стелла доказала, что умеет пить, на озерах и концерте дело обстояло не лучше.
Игорек поклялся, что не позвонит этой девке больше ни разу. Позвонил на следующий день и пригласил к себе в гости. Его мама, мудрая великолепная мама, должна была посоветовать, что можно сделать с такой девчонкой.
Мудрая мама сказала — где ты ее откопал? И еще — чтобы я больше ее здесь не видела.
Игорек ушел в подполье. Стелла проявила сочувствие и познакомила его со своими друзьями. Среди них, обладателей лексикона в двадцать слов, Игорек снова превратился в того самого ботаника-первоклассника. Блестящее знание двух языков и набитый информацией мозг ему ничем помочь не могли. Это была не его среда и не его законы. Он не мог отличиться силой и жесткостью, не понимал половину шуток и откровенно скучал в окружении людей, подолгу решающих, что выгоднее — пять литров пива или две бутылки портвейна.
— Может, я и предвзят, — подумав, сказал Игорек. — Может, я слишком много о себе думал. Но мне показалось, что нечего ей с ними делать… это же серость, тупость и рвань. Они никогда меня ни во что не ставили, а я этого не заслуживал и был лучше, умнее, полезнее, чем они, в десять раз.
Он так и сказал. Сначала ей, а потом, когда она передала это остальным, оказался вынужден сообщить то же самое под прицелом нескольких пар глаз. Она тоже смотрела на него с презрением и отвращением — глазами-звездами, несколько затуманенными алкоголем. Бить они все умели куда лучше, чем Игорек защищаться. Его быстро опрокинули на землю, и там, стоя на четырех, он получил такой удар в лицо, что ресницы влипли в глаз и кровь закапала так часто и горячо, что казалось — вспороли глотку. Игорек смотрел на расплывающуюся землю, пытаясь заставить легкие дышать, но те словно слиплись, и по рукам поползла морозная мраморная жуть, а колени пропали вовсе. Его били долго — по бокам, спине, ребрам, почкам, локтям, плечам.
А потом, подхватив с двух сторон, обмякшего, безвольного, выволокли на рельсы за гаражным кооперативом и оставили, предусмотрительно сняв с него яркую куртку.
Игорек помнил, что эти чертовы рельсы превратились для него в неприступные замковые стены. Как ни пытался он выкарабкаться, слабость и тошнота откидывали его назад.
— Это было как во сне, — поделился Игорек. — Мне как-то снилось, что я в зыбучих песках… И я так боялся. Не того, что умру, а того, что знаю — умру.
— И ты решил, что ты умер? — уточнил Крис.
— Нет, я умер — электричка… — сказал Игорек. — А потом встал. Рука у меня оторвалась. Ее я положил рядом с телом и ушел. Я пошел искать телефон, потому что сразу понял, что должен позвонить тебе.
— И что ты хотел у меня попросить?
Игорек завернул крышечку на бутылке.
— Я хотел, чтобы она узнала — ей не удалось от меня избавиться. Я не исчез и в любой момент могу появиться перед ней снова. Я чувствовал, что никогда теперь не исчезну до конца.
Крис запрокинул голову и прикрыл глаза. Сквозь ресницы лилось холодное еще, но уже яркое солнце. Странное солнце. Будто неживое. Прощальное.
— Пойдем, — попросил Игорь. — Скажем?
— Нет, — ответил Крис и выпрямился. — Я с тобой не пойду. Я занимаюсь умершими, Игорь, а ты к ним отношения пока не имеешь.
— Странно, — сказал Игорь, глядя перед собой прозрачными голубыми глазами. — Я сейчас так мало ощущаю. Ни удивления, ни страха. Все какое-то прижатое, скомканное.
— Запределье рядом. — Крис поднялся, засунул руки в карманы куртки и посмотрел на солнце немигающими темными глазами. — Оно все гасит.
— Господи, а… — тоскливо сказал Игорек.
Крис против воли улыбнулся. Как люди это называют? Коллективное бессознательное? Чуть что случись — сразу к богам. Не поможет. Раньше надо было думать. И тем, и другим.
— Кто такой этот констриктор? — спросил Игорек. Ему, видимо, запомнился ледяной и опасный противник.
— Это и есть твоя настоящая смерть, — ответил Крис. — А все, что было «до» — ошибка.
Зрачки у Игорька растянулись вширь и снова сузились.
— Интересно… а что будет, если я останусь…
Крис ничего не сказал. Это были бесполезные метания человека — натура исследователя требовала от Игорька рассмотрения обоих вариантов, но на деле решение уже было принято. — Я хочу назад, — спустя минуту произнес Игорь. — Пусть все вернется назад.
— Тогда нам нужно Древо, — сказал Крис. — Оно высохло, но на такие вещи еще годится. Главное — вернуться назад до ночи. Я не могу оставлять свой телефон.
Игорек повернул голову. От киоска, разворачивая зеленую липкую бумажку на ягодном мороженом, шагал таксист в мохнатой шапке, сдвинутой на затылок.
— Сейчас поедем, — сказал он. — Завтрак.
И Игорьку показалось, что мороженое он кусает отверстой волчьей пастью.
Древо высилось стеной. Серая пыльная дорога сворачивала, оставляя по правую сторону черную болотистую топь, а слева к ней устремлялась шершавая серая твердь, поросшая желтыми лишайниками. Трещины в коре древа казались выдолбленными экскаваторными ковшами, и само оно походило на поле, много лет назад перетерпевшее танковое сражение и поставленное стоймя. Чтобы увидеть первые ветви Древа, Крису пришлось бы посмотреть на мир своими настоящими глазами, а Игорек их увидеть не мог вовсе, хоть и высунулся зачарованно из раскрытого окна машины.
Водитель примолк, с уважением поглядывая по сторонам. Пропал последний лоскуток неба — далеко позади, сбросив звездную пыль. Дорога поднималась вверх все круче и круче, и в конце концов автомобиль поплыл по ней, как монорельс, примагниченный к своим путям.
Позади нее заклубился серый с синими проблесками дым. Болото сверху казалось блюдцем, наполненным черничным вареньем. Громада Древа вращалась, словно оставленный на привязи пес. Голова закружилась даже у Криса, и на лице Игорька проступило восхищение, смешанное со смертельной бледностью.
Закачались веревочные лестницы. Оборванные в сотнях километрах над землей, они походили на растрепанные косы нищей. Ветвей все еще не было видно, но Крис знал — они рядом, распростертые над миром руки, судорожно сжатые пальцы, суховатые мозолистые локти.
Крис ощутил давно забытое волнение — Древо-Древо, что же мы с тобой сделали… Древо молчало. Оно держалось статно, но устало. Его время прошло, знал Крис, но все-таки оно до сих пор было сильнее всех, кто трусливо покинул город — оно было сильнее самого Криса, педантичных проводников, яростных констрикторов, исполнительных водил и телефонистов, жестоких испытателей… Оно не придумывало себе правил, не боялось прошлого и ответственности, не искало оправданий. Исполинское Древо изо всех сил поддерживало жизнь внутри сухого выдолбленного ствола, и жизни этой хватило бы всем и каждому, несмотря на то что само Древо давно уже считалось мертвым.