Когда к нам спускается Джорджия, ее волосы мокрые после душа, на ней хлопчатобумажные шорты и большая дырявая рубашка, которая, как я знаю, принадлежит Майклу.
– Пахнет потрясающе. Вам помочь? – Она собирает волосы и закрепляет их на затылке резинкой.
– Можешь поставить чесночный хлеб в духовку, – предлагаю я.
Мы накрываем на стол и садимся ужинать.
Иногда, когда я наслаждаюсь мирным времяпрепровождением в компании мамы и сестры, я не могу не думать о том, что прежде таких моментов у нас не было. Мы ходили по острию бритвы, жили в страхе перед очередной вспышкой гнева или чего похуже. Теперь нам больше не нужно об этом беспокоиться, но шрамы остались. Они никуда не денутся. Они врезались слишком глубоко, чтобы исчезнуть полностью.
По другую сторону мы оказались благодаря простому повороту судьбы.
Другим в нашей ситуации повезло меньше, и это то, о чем я никогда не забываю.
Глава восьмая
Майка прилипает к груди, тело покрыто потом. Несмотря на тень от тента и маленький портативный вентилятор на столе, я изнываю от жары. Вместо работы на игровом стенде Тельма заставила меня делать аквагрим.
Я? Аквагрим?!
Я уж не знаю, что пила Тельма, чтобы решить, что для меня это идеальное занятие. Художественной жилки во мне точно нет.
– Кто я? – Маленькая девочка с недоумением смотрит в ручное зеркальце, которое я ей протягиваю.
– Я… эм… – Разве это не очевидно? – Бабочка.
– О! Круто! – Шурша платьишком, она упархивает прочь. Ее мама сует в банку для пожертвований несколько долларовых купюр и мчится за дочкой.
Я подзываю следующего ребенка, мальчика с копной рыжих волос и веснушчатым носом.
– Хочу быть львом! – гордо заявляет он и указывает на грудь.
Я поворачиваюсь к краскам и вздыхаю.
– Сделаю все, что в моих силах, малыш.
Я бы предпочла быть сейчас с мамой и торговать кексами, но нет, мама досталась Джорджии. Клянусь, у Тельмы ко мне какая-то странная старушечья неприязнь.
Я окунаю кисть в краску и делаю все возможное, чтобы этот ребенок стал похож на льва. Все это время я веду светскую беседу и учтиво улыбаюсь. Дети замечательные, правда, они милые и пришли сюда повеселиться. Просто меня раздражает, что меня втянули в это дело, не проявив любезности и не спросив. Если бы Тельма меня спросила, я бы ответила «да», но она даже не поинтересовалась моим мнением, и я считаю ее выходку грубой.
Вся эта канитель продолжается, и нет ей ни конца, ни края.
Один ребенок хочет быть змеей, другой единорогом, третий человеком-пауком, четвертый планетой. Несмотря на отсутствие у меня художественных способностей, я из кожи вон лезу, чтобы удовлетворить каждую просьбу.
Маленький мальчик подскакивает ко мне и прыгает, как маленький кенгуру.
– Привет. – У него высокий и бодрый голос. – Я Форрест, как…
– Лес?
– Да. – Он с энтузиазмом кивает. – Можешь нарисовать на моем лице динозавра?
– Я думала, ты захочешь машинку, – произносит знакомый голос, и на плечо мальчика опускается большая загорелая рука.
– Па-ап, – протягивает Форрест, – я передумал. Имею право.
Тайер улыбается сыну.
– Ладно. Динозавр так динозавр. Как поживаешь, Салем?
– Тебя зовут Салем? – спрашивает малыш, широко распахнув глаза. – Как город, где сожгли всех ведьм?
Я стараюсь не рассмеяться.
– Верно.
– Погоди-ка. – Он делает паузу и задумчиво морщит нос. – Пап, откуда ты ее знаешь? – Он бросает на Тайера нетерпеливый, любопытный взгляд.
– Она моя новая соседка.
– Ух ты, круто! – Форрест, кажется, удовлетворен ответом. – Так можно мне розового динозавра?
– Конечно. – Я макаю кисть в розовую краску и принимаюсь за работу.
– Ты высовываешь язык, когда рисуешь.
– А? – Я поднимаю глаза на звук голоса Тайера и случайно оставляю на щеке ребенка полоску розовой краски. Я беру влажную тряпку и вытираю ее, пока Тайер объясняет:
– Когда ты сосредоточена. Твой язык. Ты его высовываешь.
– Я не знала.
Ему словно хочется сказать что-то еще, но он предпочитает этого не делать. Я заканчиваю с динозавром (откровенно говоря, он похож на гигантский розовый шар, и в нем нет ничего от динозавра), передаю Форресту зеркало, и он радостно улыбается.
– Класс! Спасибо, Салем!
Тайер качает головой, по его лицу расплывается широкая улыбка. У него белые ровные зубы, но на одном из клыков заметен скол. Это даже очаровательно. Он кладет в банку двадцатку, и я благодарно улыбаюсь.