В следующий момент я открыл глаза и понял про что говорил дракон. Я всё также стоял на том месте где остановился, но при этом ощущал своё тело чужим. Отголоски многих личностей нашли во мне сейчас способ выговориться. Сам того не желая, я в момент вспыхнул яростью на самого себя, а затем и вовсе ударил себя по лицу раскрытой ладонью. Боль ненадолго отогнала чужую волю от моего рассудка. Кажется, всё будет гораздо тяжелее чем я предполагал.
Я смеялся, плакал, бил себя и бил стену, переживал десятки приступов агрессии и апатии. Слияние с самим собой впервые меня напугало. Только боль могла ненадолго дать мне почувствовать себя прежним. Работать не получилось. Как дракон, я был сильнее себя прежнего раз в десять. А как человек, что контролировал тело, я был слабой тряпкой, неспособной даже толком пару слов связать.
— Мама, — без моего на то ведома, рот открылся и дрожащим голосом позвал маму.
Это тот самый мальчишка, спрятавшийся в темноте погреба, звал умершую мать. И от осознания того что ребёнок в осколке так до конца и не упокоился, мне становилось невероятно плохо.
Нужно подавить их, хотя бы ненадолго. Если я не сделаю дело, а они вновь окажутся взаперти, то когда я в следующий раз вновь сольюсь с осколками, ничем хорошим для меня это не закончится. Мне нужно учиться управлять этим состоянием, управлять, чтобы позже, когда я стану сильнее, полностью растворить эти осколки в себе. Сейчас они меня пугают, а позже, если я не справлюсь, сведут меня с ума. Такой исход не для меня, не для меня!
Волна злости смела хор голосов из моей головы. Как и было сказано, мои личные эмоции помогают держать в узде остальные осколки. Но вечно злиться или пребывать в ярости я не могу. Нужно что-то ещё. Может быть, подойдёт колыбельная? Например, воспоминание. Моё воспоминание. Могут же осколки передавать мне свои эмоции, значит, могу и я передать им свои эмоции.
Ложкой снег мешая
Hочь идёт большая,
Что же ты, глупышка, не спишь?
Спят твои соседи,
Белые медведи,
Спи скорей и ты, малыш.
Голос моей матери медленно пел колыбельную песнь и я передавал осколкам свои собственные эмоции. Грусть, теплота, желание спать. Это воспоминание, когда мама пела мне на ночь, то немногое что осталось у меня от неё. Никаких вещей, никаких фотографий, ничего кроме этой песни и пары смутных воспоминаний и образов. Когда мне плохо, я всегда вспоминаю эту песню и то как её руки касались моих волос. И тогда, тёплая волна её доброты смывает все плохие эмоции. Это же подействовало и сейчас.
Чувствуя как стихают голоса осколков внутри меня, я наконец принялся за дело. Первым делом что я сделал, это использовал взгляд покровителя. Пройдясь им по нити, связывающий меня с Лими, я узнал пару интересных деталей. Во-первых, хитрый артефактор имел на руках мою тысячу пушек, но в ближайшее время планировал продать их за огромную сумму денег императору. Не то чтобы я против императора, но это мои пушки. И все же, хорошо что они ещё у Лими, значит, утром я их получу. Во-вторых, смертник уже был готов и последние свои часы жизни проводил с семьей. Они были сыты, неплохо одеты, а дети раба уже сидели без ошейников. Значит, Лими и правда платил своим жертвам достойную цену. Не сказать что я его поддерживаю или оправдываю, но это хотя бы лучше, чем если бы он просто приказал рабу умереть за так. Так, теперь, когда доказательства у меня перед глазами, можно приниматься за дело.
Признаюсь, действовать в слиянии было трудно не только из-за голосов осколков. Мне просто не доставало навыков и знаний. Глазам покровителя было открыто столько всего, но я даже не знал за что хвататься. Энергии раскладывались на десятки составляющих, их можно было двигать, тасовать и смешивать. Я правда рисковать не стал, решив что не стоит менять то что было создано более умными созданиями. Все мои действия в итоге свелись лишь к двум изменениям в договоре. Во-первых, проникнув в нить клятвы, я нашёл алгоритм действий, что приводил в исполнение приговор. Я подправил в этом алгоритме пункт, что отвечает за вину другого человека. Теперь, даже если раб хоть сто раз себя обречёт на смерть по его мнению, Лими от клятвы отсрочку не получит. И второе что я сделал, было связано всё с тем же алгоритмом. Теперь, когда Лими признается, он не сможет уйти от меня дальше чем на пять метров, иначе смерть. Так что мы будем сидеть здесь в этом зале, пока мне не доставят пушки.