– Очень любезно с их стороны.
– Да, но это жутко мешает работать.
Не так уж жутко на самом деле: ведь на свете существует еще и Интернет. Мы решили, что на следующее утро поищем таинственного доктора во Всемирной Паутине.
Мы поужинали тем, что захватили с собой из ресторанчика. Наелись мы быстро – отчего-то перехотелось. Я включил посильнее отопление в спальне. Объяснять, зачем я это сделал, было ни к чему – и так понятно.
Если Кэтрин когда-то и была одержима застенчивостью, она давно от этого избавилась. В постели она вела себя одновременно скромно и уверенно – пьянящее сочетание, по крайней мере для меня. Во всяком случае, оба мы знали о любви достаточно, чтобы доставить друг другу не меньше наслаждения, чем получили сами, – или, по крайней мере, чтобы насытиться ласками и задремать бок о бок.
То, что столь сильная привязанность разгорелась между нами так быстро, казалось мне ничуть не странным, а, напротив, вполне естественным. И если я теперь думал о будущем, в мои планы непременно входила Кэтрин Додд.
– Если хочешь оклеить крашеные стены пестрыми обоями – валяй! – пробормотал я.
Кэтрин рассмеялась.
– Мне нравятся эти стены – они так успокаивают! С чего бы мне вдруг их оклеивать?
Я ответил только:
– Это хорошо, – и спросил, не хочет ли она пить. Кэтрин, как и Мартин, предпочитала спиртным напиткам минералку, но в отличие от Мартина не потому, что боялась лишнего веса, а потому, что работала в полиции и ездила на мотоцикле. Еще до рассвета она отправилась домой, абсолютно трезвая, твердо держась на своих двоих колесах. Я смотрел ей вслед, пока красный стоп-сигнал ее мотоцикла не растаял в предрассветных сумерках, и от души жалел, что она не осталась со мной до утра.
Ложиться спать после ее отъезда мне не захотелось. В свете неторопливого январского утра я спустился с холма и пришел в мастерскую задолго до всех прочих. Однако Интернет отказался столь же охотно предоставить мне адрес Адама Форса, как адрес Уолтмена Верити в Тонтоне. Верити была целая прорва. А вот ни одного Адама Форса не оказалось.
Тут появился Гикори: ему не терпелось достать свою драгоценную яхточку из отжигательной печи. Он отпер дверцу и добыл свое сокровище, еще теплое. Конечно, со временем прозрачные цвета будут у него получаться лучше, но в целом вещица вышла недурная. Я ему так и сказал. Однако Гикори остался недоволен. Ему хотелось похвал, и только похвал, без каких-либо комментариев. Я заметил, что на миг он надменно надулся: я попросту не способен оценить его таланты! Я подумал, что, когда дело дойдет до действительно сложных вещей, у меня с ним могут возникнуть проблемы. Впрочем, я был готов дать ему наилучшие рекомендации, когда он отправится искать себе другого учителя. А отправится он скоро: у меня уже была такая ситуация с человеком, не уступающим Гикори ни талантом, ни самолюбием.
Больше всего мне будет недоставать его по торговой части: он умеет привлекать покупателей, – и по части юмора: он приятный собеседник.
Когда совсем рассвело, явились вместе Айриш, куда менее способный и куда более скромный, и Памела Джейн, нервная и вечно недовольная собой. Они принялись шумно восхищаться яхточкой, и уязвленное самолюбие Гикори было исцелено. Между ними воцарилось привычное согласие, но я не очень рассчитывал на то, что оно продержится долго.
Весь этот день я изготовлял флакончики для духов в форме минаретов взамен тех, что мы распродали на Рождество. Все трое моих учеников смотрели, как я это делаю, и помогали, чем могли. Флаконы – вещь несложная, я делал их по восемь штук за час, используя по очереди синий, бирюзовый, розовый, зеленый, белый и фиолетовый цвета и рядами расставляя готовые изделия в отжигательных печах. Быстрота так же необходима профессионалу, как и пространственное воображение, а зима в Котсволдских холмах – самое подходящее время для того, чтобы готовить запасы для летних туристов. А потому я трудился не покладая рук с утра до шести вечера. От яхточек я перешел к бутылочкам, а от бутылочек – к рыбкам, лошадкам, кубкам и вазочкам.
В шесть вечера, когда моя полувыдохшаяся команда доложила, что все шесть печей заполнены до отказа, я отправил их по домам, прибрался в мастерской и приготовил все к завтрашнему дню. Вечером Кэтрин Додд, сменившаяся с дежурства, прикатила в Бродвей, забрала своего пассажира и повезла его домой. На этой неделе детектив-констебль Додд каждую ночь, когда могла себе это позволить, спала в моих объятиях, в моей постели, и неизменно уезжала прежде, чем пробуждались наши ближние. Но за все это время нам так и не удалось выяснить адрес Адама Форса.
В пятницу, через три дня после того, как Уортингтон и Мэриголд радостно отбыли в Париж, грядущие выходные не сулили мне никаких развлечений, кроме моего стеклодувного ремесла: утром Кэтрин отбыла на ежегодную встречу школьных друзей.
И вечером того же дня Бомбошка, видимо, стосковавшись по ежедневным ссорам с Мартином, подкатила на своем «БМВ», битком набитом шумными ребятишками, к моему магазину в Бродвее, чтобы забрать меня к себе.
– На самом деле, – призналась Бомбошка по дороге к моему дому на холме – я поставил ей на вид, что мне необходимо запастись прозаичной сменой белья, – на самом деле Уортингтону не нравится, что вы живете тут один.
– Уортингтону?!
– Ну да. Он нарочно позвонил из какого-то городка к югу от Парижа и сказал, что в прошлое воскресенье на вас набросилась целая банда – прямо в Бродвее, вечером, когда люди собак выгуливают. А уж этот ваш дом, такой уединенный, прямо-таки напрашивается на неприятности.