Доктор остановился у упавшего елового ствола, оперся на него ногой и сказал, что отсюда он пойдет обратно – ему еще надо осмотреть нескольких пациентов.
– С моей точки зрения, наш разговор окончен, – сказал он тоном, не допускающим возражений. – Полагаю, дорогу к воротам вы найдете сами.
– Осталась еще пара вопросов, – возразил я. Мой голос казался совершенно бесцветным – ели гасили звук.
Доктор Форс снял ногу со ствола и пошел обратно. Я направился следом, к его нескрываемому возмущению.
– Я все сказал, мистер Логан! – с нажимом произнес он.
– Хм… – Я поколебался, прежде чем задать вопрос, но Уортингтон и Том Пиджин не вмешивались, и даже собаки молчали. – Как вы познакомились с Мартином Стакли?
– Это не ваше дело, – спокойно ответил Форс.
– Вы знали друг друга, но не были друзьями.
– Вы что, не слышали? – запротестовал он. – Это вас не касается!
И несколько ускорил шаг, словно бы желая спастись бегством.
– Мартин передал вам крупную сумму денег в обмен на сведения, которые вы приравняли к динамиту.
– Вы ошибаетесь.
Он снова прибавил шагу, но мне не стоило ни малейшего труда идти с ним нога в ногу.
– Вы абсолютно ничего не понимаете, – продолжал он. – Я хочу, чтобы вы ушли.
Я ответил, что, увы, не собираюсь уходить в ближайшие несколько минут, поскольку разговариваю с человеком, который может дать ответ на множество вопросов.
– Знаете ли вы, – спросил я, – что Ллойд Бакстер, человек, которого вы бросили в разгар эпилептического припадка у меня в магазине, – владелец Таллахасси, лошади, которая убила Мартина Стакли?
Форс прибавил шагу еще, несмотря на то что поднимался вверх по склону. Мне тоже пришлось ускорить шаги.
– А знаете ли вы, – небрежно спросил я, – что, несмотря на припадок, Ллойд Бакстер запомнил вас и описал вплоть до носков?
– Прекратите!
– И, разумеется, вам известно, как жестоки могут быть Норман Оспри и Роза Пэйн…
– Нет! – воскликнул он и закашлялся.
– Что касается моих денег, которые вы сперли вместе с кассетой…
Адам Форс внезапно остановился, и в тишине я услышал, как хрипло он дышит.
Я встревожился и, вместо того чтобы продолжать напирать, спросил, как он себя чувствует.
– Отвратительно. И все по вашей милости. Хрипя и отдуваясь, Форс достал из кармана халата ингалятор, из тех, какими пользуются астматики, и пару раз пшикнул себе в рот, не сводя с меня неприязненного взгляда.
Мне хотелось извиниться. Но по милости этого обаятельного доктора меня дважды избили: сперва в Бродвее, потом на заднем дворе в Тонтоне. И хорошо еще, если этим все и ограничится. Так что я предоставил ему с пыхтением завершить свой путь вверх по склону. Я проводил его до клиники, чтобы удостовериться, что он не свалится где-нибудь по дороге. Войдя в приемную, я усадил его в мягкое кресло и отправился разыскивать кого-нибудь, чьим заботам можно поручить больного.
Я слышал, как оставшийся позади доктор сипло требовал, чтобы я вернулся, но к тому времени я успел пройти половину левого крыла здания и не нашел ни единой живой души: ни нянечек, ни докторов, ни пациентов, ни уборщиц, ни аранжировщицы цветов, ни медсестры с пачкой карточек… Не то чтобы палаты в этом крыле стояли пустыми. Там были кровати, столики на колесиках, кресла и ванные комнаты, но людей там не было. В каждой палате имелась застекленная дверь, выходящая на просторную, чисто выметенную веранду, вымощенную каменной плиткой. В некоторых комнатах стеклянные рамы в потолке были распахнуты настежь.
Я ненадолго задержался в комнате, на двери которой было написано «Аптека». Здесь тоже была откинута верхняя рама. За запертой решетчатой дверью виднелся коридор. Шкафчики с ящичками, на которых написаны названия лекарств, – и снова ни души.
«Ну должен же быть здесь хоть кто-нибудь!» – подумал я. И впрямь, в конце крыла, за единственной закрытой дверью, обнаружилась настоящая толпа.
Человек двадцать пожилых людей в белых махровых халатах мирно сдавали всевозможные анализы. Над столиками, где брали анализы, висели надписи крупными яркими буквами, как в детском саду: «Здесь меряют кровяное давление» или «Как сегодня ваш холестерин?» Довольно ветхая старушка трусила по «беговой дорожке». В углу находилась кабинка, на стенке которой красовалась надпись: «Рентген. Пожалуйста, не входите без вызова!»
Результаты анализов аккуратно вписывались в бланки, а затем вводились в компьютеры, стоявшие на столе посреди комнаты. Царила атмосфера всеобщего оптимизма.
Когда я вошел, ко мне, поскрипывая резиновыми подошвами на полированном полу, подошла нянечка, которая только что задернула занавески на кабинке с лаконичной надписью «Урология». Она с улыбкой сказала мне, что я припозднился. Я объяснил, что добрый доктор Форс вот-вот отдаст богу душу. Она только ахнула.
– У него часто бывают приступы после того, как его кто-то посещает, – призналась заботливая нянечка по дороге в приемную. – Наверно, когда вы уйдете, ему надо будет прилечь и вздремнуть.
Однако добрый доктор Форс думал иначе. Негодующе булькая, точно забытый на плите чайник, он подошел ко мне и решительно указал на дверь со скромной надписью «Это здесь», а пониже «И выход тоже». Я с самым невинным видом объяснил, что хотел только помочь ему справиться с приступом астмы. Доктор гневно прохрипел, что он в моей помощи не нуждается. Он надвигался на меня со шприцем на металлическом подносике. Когда он подошел почти вплотную, я увидел, что шприц полон жидкости. Доктор Форс схватил шприц и угрожающе ткнул им в мою сторону – и в сторону выхода. На этот раз я действительно счел за лучшее распрощаться и уйти.