Дядя Рон был бы рад. Ну… честно говоря, и я тоже. Однако меня больше волновало то, что со мной будет через пять дней.
Часам к пяти все собрались вместе и снова разошлись. Бомбошка с Мэриголд оставили ребят на мое попечение, а сами отправились по антикварным магазинам. Уортингтон и Кеннет Трабшоу, проникшиеся глубоким уважением друг к другу, отправились пройтись.
Виктор сидел в мастерской и, как завороженный, следил за тем, как Гикори набрал две порции раскаленного докрасна стекла, умело обвалял его в белом порошке, потом в цветном и вытянул его в вазочку с волнистыми краями, небольшую, на один цветок. Памела Джейн умело подсобила снять вазочку с понтии, и Гикори с притворной скромностью поставил ее в отжигательную печь так бережно, будто это был Святой Грааль.
Дэниэл, который был у меня в мастерской уже не впервые и успел наглядеться на здешние чудеса, бродил по магазину, разглядывая разноцветных зверушек. Он показал мне красного жирафа, которого якобы обещал ему подарить отец накануне своей гибели. Я подумал, что это маловероятно – Мартин почти не обращал внимания на своих отпрысков, – но жирафа Дэниэлу все же подарил, хотя его бабушка осталась бы этим чрезвычайно недовольна.
Однако дарить подарки Дэниэлу было полезно: это всегда окупалось сторицей. На этот раз он потянул меня на улицу. Судя по глазам парнишки, дело было нешуточное. И я вышел следом за ним, делая вид, что просто иду прогуляться.
– Ну, что такое? – спросил я.
– На этой улице есть обувной магазин, – сказал Дэниэл.
– Да, я знаю.
– Идемте, я вам чего-то покажу.
Дэниэл зашагал в сторону магазина, и я последовал за ним.
– Мы с Виктором ходили сюда с Айришем, когда искали «Макдональдс», – объяснил Дэниэл, – и зашли в обувной.
Обувной был на месте, на левой стороне улицы. Это был даже не магазин, а так, магазинчик, и продавалась там в основном походная обувь для туристов. Дэниэл остановился перед витриной, в которой не было ничего особенно впечатляющего.
– Думается мне, это стоит двух золотых монет, – сказал он.
– Ну, смотри. За две монеты это должно быть что-то очень важное.
– Видите кроссовки? Вон те, сзади, с полосатыми шнурками, бело-зелеными? Вот у того человека с газовым баллончиком были точно такие же.
Я недоверчиво уставился на кроссовки. Здоровые кроссовки, на толстой подошве, с треугольными белыми вставками из ткани и двумя рядами дырочек, зашнурованные толстыми шнурками, которые так запомнились Дэниэлу.
– Человек, который потравил нас газом, был в таких кроссовках.
– Ну, давай зайдем в магазин и спросим, кто покупал у них такие кроссовки.
– О'кей, – кивнул Дэниэл. – Только за это я тоже возьму две золотые монетки.
– Вымогатель.
– Чего-чего?
– У меня монетки кончились.
Дэниэл усмехнулся и пожал плечами, покоряясь судьбе.
Над дверью в магазинчик висел колокольчик, который звякнул, когда мы вошли. Продавец был старый и добродушный, но помочь он нам ничем не мог: он только подменял дочь, у которой заболел ребенок. Он сказал, что дочка должна выйти на работу где-нибудь на той неделе. И о том, кто что здесь покупал, дедушка, разумеется, ничего не знал.
Когда мы вышли на улицу, Бомбошка помахала нам от своей машины, показывая Дэниэлу, что пора домой. Виктор уже сидел в машине: Бомбошка пообещала, что сегодня снова разрешит ему проторчать за компьютером хоть до утра. Только это и убедило Дэниэла без споров послушаться мать. Мэриголд и «дорогой Трабби» тоже разъехались восвояси. В магазине остались только Кэтрин да моя маленькая команда. Помощники прибирались как ни в чем не бывало, словно назавтра нам предстояло самое обычное январское воскресенье. В половине пятого они ушли, а мы с Кэтрин остались, чтобы запереть магазин. Я дал ей связку ключей на будущее.
Кроме того, я рассказал полицейскому Додд про шнурки. Она сперва сказала, что не может допрашивать свидетеля в одиночку, и, если придется допрашивать владельца магазинчика, ей понадобится еще один полицейский. А потом оказалось, что магазинчик закрыт и свет в нем погашен.
Кэтрин, как когда-то Мартин, все больше и больше увлекалась техническими подробностями и химическими составами современного яркого стекла. Старое стекло может выглядеть сероватым или желтоватым. Мне это даже нравится, но для ипподрома такое стекло не пойдет.
Кэтрин спросила, что я буду делать сначала, лошадь или шар. Я сказал, что лошадь. А потом спросил, не могли бы они со своим напарником-бродягой, Полом Занудой, пару раз прогуляться взад-вперед по Бродвею, даже если они завтра не на дежурстве. Кэтрин, естественно, поинтересовалась зачем.
– Прикрыть мне спину, – пошутил я. Кэтрин сказала, что Пол, наверно, придет, если его попросить.
– А вдруг он будет занят?
– Это вряд ли, – ответила Кэтрин. – Похоже, ему довольно одиноко, с тех пор как жена его бросила.
Мы отправились на ее мотоцикле в какую-то сельскую гостиницу, поужинали и переночевали там, так что Номер Четвертый никак не мог меня выследить. Перед тем как поцеловать моего ненаглядного констебля, я сказал, что завтра им не помешало бы захватить с собой наручники.
– Пол с ними не расстается, – ответила Кэтрин.
Наутро она спросила:
– Все эти прогулки по Бродвею – это из-за тех кассет?
– Вроде того, – кивнул я. О том, что это вопрос жизни и смерти, я говорить не стал. Как-то язык не повернулся.
Тем не менее я все же разбудил Тома Пиджина. Том разбудил своих собак, и все (включая Тома) заворчали, что сегодня воскресенье, выходной…