Я позвонил Джиму. Он сказал, что сегодня может хоть весь день быть в моем распоряжении. Тем более, жена идет в церковь.
Уортингтон сказал, что он уже на ногах, и поинтересовался, заметил ли я, что воскресенья обычно сулят неприятности некоему Джерарду Логану.
– Хм… Какие планы у Мэриголд на сегодня?
– У меня выходной, если вы об этом. Ну, куда и когда вы меня сегодня потащите? А главное, зачем?
Я немного поколебался насчет последнего вопроса, но наконец ответил:
– В вестибюль «Дракона Вичвуда», и чем раньше, тем лучше. Затем, что я боюсь.
– Да ну? – Уортингтон гулко расхохотался. – Вы там будете один, в этой вашей мастерской? Ладно, сейчас приеду.
– Ну, я вообще-то буду не совсем один. Скорее всего, Кэтрин и ее напарник будут поблизости, а в мастерской будет Памела Джейн. Я ее беру помогать.
– Девушка? А отчего не этот толковый малый – как его? А, Гикори!
– Оттого, что Памела Джейн не заводит споров.
На этот раз Уортингтон басисто хмыкнул:
– Ладно, еду.
Я позвонил еще в одно место – домой к Лоусон-Янгу, извинившись за то, что бужу его в полдевятого.
– Время не имеет значения, – зевнул он, – главное, чтобы новости были хорошие.
– Смотря по обстоятельствам, – сказал я и сообщил ему то, о чем он и так должен был догадываться.
– Вы молодец, – сказал профессор.
– Это еще далеко не все.
– Я в курсе. – Мне даже по телефону было слышно, что он улыбнулся. – Ну, увидимся.
Кэтрин отвезла меня на своем мотоцикле в «Стекло Логана». У дверей магазина произошла такая нежная сцена прощания, что местным сплетникам должно было хватить разговоров на неделю. Я отпер дверь – я нарочно пришел первым, раньше Памелы Джейн, – и еще раз перечитал заметки, сделанные мною в прошлый раз, когда я изготовлял лошадь, встающую на дыбы. Все подобные записи хранились у меня под замком, в шкафу.
На то, чтобы сделать эту лошадь, понадобится около часа – на весь приз, вместе с основанием и шаром. При высоте чуть меньше полуметра приз будет весить килограммов двадцать: стекло само по себе довольно тяжелое, а тут еще и золото. Но ничего не поделаешь: Мэриголд размахивала руками и настаивала на том, чтобы приз непременно выглядел впечатляюще. Это же в память Мартина, а она так любила своего зятя! Бомбошка с Уортингтоном полагали, что эта пылкая любовь немного запоздала – пока Мартин был жив, Мэриголд любила его куда меньше, – но, возможно, «дорогой Трабби» сочтет, что на солнце этот приз будет смотреться очень красиво.
Я заполнил резервуар прозрачным хрусталем, приготовил все понтии, которые мне понадобятся, а также мелкие инструменты, с помощью которых я буду прорабатывать мышцы, ноги и голову лошади. И пинцет тоже непременно понадобится. Я установил в печи требуемую температуру – 1800 градусов по Фаренгейту.
К тому времени я уже «видел» готовую скульптуру. Жалко, что они не заказали изваять Мартина верхом на лошади. Я отчетливо представлял себе это изображение. Быть может, я еще сделаю лошадь с Мартином верхом на ней. Как-нибудь вечерком, после работы… Ради Бомбошки и ради друга, которого я потерял – и которому доверяю по-прежнему.
Ожидая прихода Памелы Джейн, я размышлял о кочующей кассете, которая поставила на уши столько народу. И вот передо мною словно бы раздвинулись занавески: те дедуктивные способности, на которые так рассчитывал профессор Лоусон-Янг, наконец-то начали действовать. Я сумел ввести фактор икс, и с Номера Четвертого упала маска.
На улице пошел дождь.
Я стоял, смотрел на печь и слушал, как гудит ее огненное сердце. Я смотрел на поднимающуюся заслонку, за которой бушевали 1800 градусов по Фаренгейту. Мы все: Айриш, Гикори, Памела Джейн и я – так привыкли к этой постоянной опасности, что необходимость остерегаться вошла в привычку, сделалась второй натурой.
Я наконец-то понял, как расположены дороги в лабиринте. Я перебирал в уме список преступлений и их относительной тяжести, изложенный Кэтрин. Для Розы и Адама Форса сейчас самым разумным было бы оставить эти кассеты в покое и позаботиться о том, как бы не попасть в тюрьму.
Но разве преступники могут вести себя разумно?
В это воскресенье я окружил себя всеми телохранителями, каких только мог добыть, просто потому, что ни Роза, ни Адам Форс до сих пор не проявляли особой разумности или способности вовремя остановиться. А работа над призом делала меня уязвимым для любой диверсии, какую они могли задумать. Нет, конечно, я мог бы напустить в мастерскую толпу зрителей, и тогда я оказался бы в безопасности – но надолго ли, вот вопрос?
Теперь я знал, откуда мне грозит опасность. Я не мог вечно боязливо оглядываться через плечо. Да, наверно, это покажется опрометчивым, но я считал, что спровоцировать своих врагов на столкновение будет наиболее быстрым выходом.
Ну а если я все же ошибся – что ж, профессору Лоусон-Янгу придется распрощаться со своими миллионами. Сенсационное открытие, которое может спасти мир от рака, будет опубликовано под чьим-то чужим именем…
Мне на собственном опыте пришлось убедиться, что не следует давать врагам возможность обойти тебя хотя бы на шаг.
Я все еще слушал гудение печи, когда звуки у меня за спиной сообщили о приходе Памелы Джейн. Она вошла через черный ход, хотя обычно ходила через парадный.
– Мистер Логан…
Голос у нее дрожал и срывался от страха, и к тому же обычно она называла меня просто «Джерард»…
Я тотчас же обернулся, чтобы выяснить, насколько все плохо. И увидел, что все обстоит куда хуже, чем я предполагал.
Памела Джейн была в своей обычной рабочей одежде – белом комбинезоне, подпоясанном на талии. Она остановилась посреди мастерской, дрожа от страха: все происходящее было ей совершенно не по силам. Ее плащ валялся на полу у двери, а руки Памелы были связаны впереди – стянуты в запястьях широким скотчем. Скотч куда дешевле наручников, и пользоваться им проще, а действует ничуть не менее надежно, а в данном случае, пожалуй, даже более надежно, потому что обаятельный Адам Форс держал в руке шприц, наполненный лекарством, а другой рукой оттягивал край комбинезона Памелы. Смертоносная иголка застыла в нескольких дюймах от кожи. Испуганная девушка беззвучно плакала.