— И злобы, — добавила Хуана. — Знаете что? Давайте немного поездим. А то я чувствую себя совсем опустошенной.
Хуана вдруг заметила, что свернула на дорогу к Теме.
— Последнее время у меня появились устоявшиеся привычки, — сказала она. — Если мне скверно, я, сама того не замечая, сворачиваю на это шоссе.
— Значит, вам сейчас скверно? — спросил Баако. У него был усталый и невыразительный голос.
— Ну… не очень, — ответила она. — А вы… вы как будто разочарованы?
— Мне хотелось понять… А понимать-то оказалось нечего.
— Я так и предполагала.
— Да, вы были правы. И там, где я работаю, все нисколько не лучше.
— Так что вы решили смириться?
— Ужасно все это сложно. В одиночку-то ведь тоже много не наработаешь.
— Понимаю. — Она подумала о психотерапии, о переключении — и сразу же поняла, что в разговорах с ним никогда не прибегнет к своим профессиональным навыкам. — Окран, конечно, совершенно прав. Только не верю я, что можно трудиться в полном одиночестве.
Баако промолчал. Она смотрела вперед, на дорогу, освещенную фарами машины. Баако медленно поднял правую руку, мгновение колебался — и его рука напомнила Хуане лежащий на боку вопросительный знак, — но потом решился и легонько дотронулся до ее волос.
— Мы совсем не знаем друг друга, — проговорил он. — Но я почему-то все время об этом забываю.
— Тогда будем знакомы: врач-психиатр из лечебницы в Корле Бу.
— Значит, мне здорово повезло, — сказал Баако. — Но вы ведь должны врачевать душевные раны… а самой страдать вам не полагается.
— Я многое вам расскажу… все, что смогу. И больше вы меня ни о чем не расспрашивайте. — Он опять промолчал, и она не поняла, поверил он ей или нет. — Мне было очень худо. Между прочим, поездка в Гану — это один из этапов самолечения. Я была замужем — там, в Америке. И очень любила мужа. Он ушел от меня.
— Долго? — спросил Баако. — Я про замужество.
— Шесть лет. — Хуана свернула с шоссе и остановила машину, немного не доехав до полосы прибрежного песка. Захлопнув дверцу, она схватила Баако за руку и побежала к берегу.
— Я странно себя веду, — сказала она, когда он сел рядом с ней на песок.
— Нисколько не странно. Мне очень нравится. — Он стал поглаживать ее по голове.
— Не надо, — попросила она.
— Вам неприятно?
— Вы же это делаете просто машинально.
— Вот уж неправда! — воскликнул он. И через минуту добавил: — Я вдруг почувствовал, что не могу вас не погладить.
А потом он замолчал и нежно, так что она едва ощущала прикосновение его пальцев, гладил ее волосы, щеки… Но в тишине ей вдруг сделалось очень одиноко. Взяв его руки в свои, она прижала их к лицу, и это немного успокоило ее. Через несколько секунд она уронила руки на колени, и он медленно провел ладонью по ее лицу, по горлу, слегка коснулся грудей, а она просунула обе руки ему под рубашку, прижала ладони к его голой спине и с силой гладила ее. Его руки опустились ниже, и она легла на песок и страшно удивилась, когда он начал расстегивать пуговицы на ее платье, а потом со смешком сказал:
— Надеюсь, я не оскорбляю твое благочестие? А ночь-то, смотри, какая теплая.
И она рассмеялась тоже.
…Его охватила мучительная дрожь, и она испугалась, что все кончится слишком быстро. Но он крепко обнял ее, и не давал шевелиться, и немного успокоился, и прошептал:
— Ужасно трудно сдерживаться, когда женщина тебя так сильно волнует.
— Тебе легче, если женщина тебя не волнует?
— В первый раз да. Мне не надо сдерживаться, это получается естественно.
— Успокоился немного?
— Да-да, теперь все в порядке.
Он распушил ей волосы и, целуя, всякий раз отводил голову в сторону, чтобы лунные лучи освещали ее лицо. Она почти не чувствовала его тяжести, так что песчаный пляж казался ей упругим и теплым диваном. Но потом она заметила, что он держится на весу, упираясь в песок локтями.
— Ляг. Ты не раздавишь меня, — шепнула она.
— Песок, — ответил он, не меняя позы…
Она думала о том, какой он легкий, и невольно вспоминала массивную тяжесть Макса. Она вглядывалась в его лицо, и удивлялась нежной бережности его движений, и думала, что он боится сделать ей больно. Ей захотелось почувствовать его полностью, и она прогнулась в пояснице, и прижалась к нему, и потянулась к его руке, и в тот же момент потеряла всякий контроль над своим телом, солоноватый воздух обжег ей горло, и она услышала, что шепчет слова, которые уже и не надеялась когда-нибудь повторить, а потом все, что было — и будет — в ее жизни, стало неважным, несуществующим и ненужным. Она обняла его и напряглась, пытаясь продлить мгновение, и он коснулся влажным лбом ее волос, а потом лег рядом с ней на спину и так же, как она, стал молча глядеть на звезды.