— Пока не за что. Сашунь, позвони, как доберетесь.
— Спасибо, дядя Игорь. Позвоню.
С неестественно прямой спиной она пошла к машине.
— Саш, может, все-таки, к медикам? Успокоительное и поспишь? — спросил я.
— Нет. Мне плохо потом, не хочу.
— Завтра же улетим, — сказал я, заводя мотор.
— Это временная мера.
— Но, вполне возможно, что твоего психопата успеют поймать.
— А если его не поймают? Что дальше? Машина собьет? Или застрелят на выходе из дома?
— Так. По мере поступления давай, я сейчас куплю билеты неважно куда, главное — подальше. У тебя как с визами?
— Никак. Загран есть.
— И то хорошо. С собой?
— У Андрея, я документы еще после венка забрала и у них с Дашкой оставила, — она слишком спокойная. Обычно после такого спокойствия наступает катастрофа.
Она молчала до самого города. Только бросала на меня странные взгляды. Будто о чем-то раздумывала. Это потом я понял, о чем, а сейчас слегка занервничал.
— Ночуешь у меня и это не обсуждается.
— Хорошо, — безразлично ответила Саша и снова замолчала.
Напряженная, холодная, вытянутая, как струна.
Пока лифт поднимался на мой восьмой я придумал целых три варианта, как стряхнуть с нее эту молчаливую холодность. Лучше истерика, лучше пусть выплачется, чем вот этот пугающий ступор.
— Кухня прямо и налево, проходи, — я зажег свет в прихожей, — курить можно, только окно открой. И не молчи, пожалуйста.
— Ты хочешь, чтоб я истерику устроила? — спросила она, нервно усмехнувшись.
— А по-твоему, молчать и переживать все в себе лучше?
— Не хочу быть в твоих глазах законченной психопаткой.
Слишком много нервозности, слишком резкие и суетливые у нее движения. Баланс на тонкой грани внешнего спокойствия, сжатая до упора пружина. Страшно подумать, что будет, если ее отпустит. Времени на долгие и деликатные планы у меня нет, остаётся план примитивный, быстрый и действенный.
Я открыл шкафчик, достал пузатую бутылку, налил на два пальца коньяка — более женского алкоголя у меня в доме не водится, поставил перед ней стакан:
— Пей. Либо отпустит либо выревешься.
— Тебе действительно это все нужно? — она серьезно смотрит на меня, — Ты погибнуть со мной сегодня мог.
— Нужно. Я сказал, что все решил, хватит.
Она со стуком поставила пустой бокал на столешницу, встала и сделала шаг ко мне. Было в этом какое-то отчаяние, как будто это шаг к амбразуре вражеского дзота.
— Саша… — это остатки здравого смысла. Я понял, что будет дальше. И, черт побери, я так этого хотел!
Она качает головой.
— Я тоже решила.
Теплые губы, пахнущие коньяком, коснулись моих и что-то оборвалось. Я не выдерживаю рядом с ней. Слишком большой соблазн — никакой здравый смысл не докричится.
Мои руки под ее блузкой, ее раскрытая ладонь скользит вверх по груди, шее, зарываясь пальцами в волосы на затылке, от чего по позвоночнику озноб и сердце начинает биться как сумасшедшее.
Коснуться, прижать, раздеть… Захлебнуться в этом желании.
Мира нет. Он снова сжался и сосредоточился в ней, в нежной коже, в изгибах тела. В запахе черной смородины, в робких прикосновениях рук, сбившемся дыхании, неожиданно жадных поцелуях.
Никто никогда не был так важен и нужен. Так, что ты прижимаешь ее к себе до боли в ребрах, пытаясь срастись в одно целое, поэтому что отпустить нельзя, невозможно.
— Люблю… — полувыдох, полустон.
Остатки мира рушатся. Нет больше ничего за пределами спальни. И тут ничего скоро не останется, потому что пожар и катастрофа. Потому что я уже ничего не контролирую. Даже себя.
Александра.
Разбудил меня звонок телефона.
— Мы ее нашли, — каким-то странным голосом сказал старший Ольшанский.
— Где? Я приеду, в глаза ей хочу посмотреть, — я постаралась закрыть за собой дверь спальни как можно тише.
— Не получится, Саш. Она вены вскрыла у себя дома. Соседи снизу позвонили в полицию, что их топит, участковый пришел, дверь вскрыли, а там труп в ванной и паспорт на столе. Мне как доложили, так я тебе и звоню.
— Она точно… сама?
— Предсмертная записка есть, точнее письмо, я тебе фото пришлю, если хочешь. Она там объяснила, почему все это начала.
Пять утра. Рассвет.
Я открыла окно кухни. Прохладный воздух немножко трезвил.
Пропищало уведомление. Странное чувство, я Наташу жалею, наверное, больше, чем боялась или ненавидела. Еще одна сломанная Димой жизнь.
— Ты всегда так рано встаешь? — я не услышала, как Сергей подошёл. От теплых рук на моих плечах стало спокойнее.