Комната, в которой мне предстояло ночевать, оказалась светлой и уютной.
— Это, можно сказать, Сережина комната. Он часто приезжал, если концертов нет, а нам зачем столько комнат? Вот и выделили.
Гора подушек на кровати застеленной веселым пледом, шкаф с книгами, полка с фотографиями и медалями.
Я обернулась на Татьяну Викторовну.
— Сережины, — пояснила она, — горный туризм в школе, потом бросил — гитара стала интереснее.
— Интересно, он мне про школьные годы как-то и не рассказывал почти. Про студенчество больше.
— Там, наверное, есть чем бравировать. В школе он тихий мальчик был. Хулиганил, конечно, как все мальчишки, но в пределах разумного.
— Татьяна Викторовна, а фотографии есть где Сережа маленький?
— Есть. Чай попьем и покажу.
С Георгием Борисовичем я столкнулась вечером на кухне. В его планы общение со мной явно не входило, я это поняла по раздраженному выражению лица.
— Не волнуйтесь, я утром уеду.
— Кто вам сказал, что я волнуюсь? Таня хочет с вами общаться — ради бога.
Наверное, в другое время я бы промолчала. Опустила глаза и извинилась, но что-то поменялось.
— Я знаю, что что бы я сейчас не сказала и не сделал, это не подействует. Я в ваших глазах легкомысленная дурочка, которая чуть не свела вашего сына в могилу. Справедливо, не могу с этим спорить. И я каждый день себя за это виню. И весь этот месяц я борюсь, чтобы хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки.
— Рано или поздно вам это надоест.
— Вы фаталист или пессимист? — спросила я, пытаясь не раздражаться, — Откуда такая уверенность?
— Вы кого-нибудь хоронили? — вдруг спросил он.
— Да. Отца.
— Родители должны умирать раньше детей, это нормально.
— Я понимаю, что вы пытаетесь меня задеть, обесценить мои слова, видимо, такая у вас защита. Обижаться не стану. Откровенно говоря, у меня вообще нет цели с вами подружиться, Георгий Борисыч.
— А зачем же вы тогда приехали? — он так подчеркивал это «вы», будто оно было оскорблением.
Я устало вздохнула — ну почему им всем нужно объяснять, а?
— Мне искренне жаль Татьяну Викторовну — ей сейчас плохо, а вы ее почти не поддерживаете. А ещё из-за Сергея.
— Боитесь, что он вас бросит, если не станете нам помогать? Если вообще очнется, конечно.
— Из уважения.
— О, как.
— Думайте, что хотите, — бессмысленный спор меня утомлял, — Но я его люблю. И не брошу.
— Любого?
— Любого. Я понимаю, что Сергей может очнутся другим человеком. Но он все равно мне нужен. А вот вы похоронили живого сына, как вам жить с этим?
Продолжать смысла не было, и я вышла из кухни. Действительно, как живет человек, который похоронил живого ребенка? Неужели совсем не надеется? Или это такая защитная реакция, а? Я вот собралась и цепляюсь за Сережин мир, пытаясь его сохранить, а Георгий Борисович просто надежду потерял уже? Нет, все равно я этого не пойму, это где-то за гранью.
Пасмурное осеннее утро. Туманно, сыро и холодно. Я вышла пораньше, чтобы дойти до цветочного. Видела тут на углу, надеюсь, он открыт.
Еще с порога мой взгляд упал на темно-бордовые крупные георгины. Я уже собиралась попросить собрать мне из них букет, как вдруг меня словно толкнул кто-то и я увидела снежно-белые орхидеи.
— Свежие, стоять долго будут, — пообещала цветочница. Или правильно — флорист?
— Давайте их. Двенадцать.
Девушка перестала улыбаться, кивнула и стала собирать цветы.
Вернувшись, я убрала букет на заднее сидение — час без воды должен пролежать.
— Саша, может, хоть позавтракаете? — спустилась с крыльца Татьяна Викторовна. Я попросила ее собраться, когда ушла за цветами.
— Спасибо, не хочется. Давайте съездим, пока пробок нет, — по привычке сказала я.
— Какие у нас пробки, Саша, — Сережина мама улыбнулась, но в машину села.
Не то, чтоб я хотела побыстрее всё закончить и уехать, просто лишний раз пересекаться с Георгием Борисычем мне не очень хотелось. В конце концов, мне действительно не обязательно с ним дружить.
— Раньше со мной Сережа ездил, — вздохнула Татьяна Викторовна, — когда мы выехали на дорогу ведущую загород, — Гера кладбища не любит и ездит один, без нас, а Сережа Насти и памятник поставил и катается со мной каждый год…
— Он почти про Настю не рассказывал.
— Больно ему. У них хорошие отношения были, они дружили, поддерживали друг дружку. Семь лет большая разница — Настюша в первый класс пошла, Сережка школу заканчивал почти, что вот у них общего, да? А он ее с продленки забирал, уроки делал — мы ведь работали оба. Потом она к нему на концерты бегала, подружек таскала с собой. Сережка шутил, что половину зала Настя приводит.