В комнате кромешная тьма — темные тяжелые шторы не пропускают свет фонарей. Да и какой может быть свет на шестнадцатом этаже? Вокруг тихо и темно, как и у меня в душе, только ядовито-зелёные цифры электронных часов медленно отсчитывают минуты без него. Тишина гнетущая, почти осязаемая. И никаких чувств. Только стук сердца гулко отдается в ушах. Хочется разреветься, навзрыд, как всегда в детстве от сильной обиды или жалости к себе, но слез больше нет. Все в мире перестало иметь цену. Артем ушел из моей жизни. Навсегда. Нет, мы не были ни любовниками, ни супругами. Мы не были даже влюблёнными. Нет, не так… Между нами была своя, особая, никому непонятная связь. Никто никогда не говорил высокопарных слов, не было никаких обещаний и клятв в вечной любви до гроба без предательств и слез. Все было на уровне инстинктов. Мне всегда казалось, что Тёмка меня любит. Я могла позвонить ему среди ночи и завести свою любимую нудную пластинку о том, какая я бедная и несчастная. Тёма меня всегда слушал, поддерживал, утешал. Порой хотелось его расцеловать и задушить в объятиях, а порой просто задушить. Тёмка у меня был чудом. Моей наградой за что-то. Теперь я никогда не узнаю, какие же чувства он испытывал ко мне на самом деле. Марина, знавшая меня ещё с молодых ногтей, всегда говорила: «Вот выйдешь замуж за Артема — узнаешь, что такое счастье». Но меня никто не звал замуж, да и не это мне нужно было. Я боялась разрушить такие теплые и трепетные отношения. Еще в детстве я всегда мечтала перед сном о том, что где-то далеко-далеко у меня есть двойник. Такая же девочка, как и я. Также лежит, мечтает о том же, и все у нас связано, но, спустя несколько лет, я встретила Артема. Такого родного — моего. Казалось, что именно он был тем самым моим двойником. Он смеялся надо мной, когда я звонила со словами: «Я знаю, что тебе сейчас плохо»… А сейчас его нет, и я даже не почувствовала, что его жизнь оборвалась. Где же та пресловутая родственная связь?
Глотнув коньяка, я включила телевизор. На экране замелькали фото погибших в аварии, а диктор, хорошо поставленным голосом, без эмоций, выносил соболезнование родным и близким. А потом снова кадры с места аварии. Сердце ухнуло куда-то вниз и, казалось, перестало биться, а глаза снова защипало от слез. Вот его машина — белый «Опель». Просто груда металла. Металлолом, убивший моего родного человека. Темка так ее любил, помню, хвастался, когда купил, спустя год после окончания университета. Заставил всю ночь с ним кататься по городу, а я уснула, сидя на пассажирском сидении. Он еще долго обижался, что я не оценила все достоинства его покупки. Я долго убеждала его, что кроме цвета и внешнего вида я не понимаю в машинах абсолютно ничего, и для такой поездки, с эмоциональными ахами и вздохами, он бы взял лучше Маринку. По мне едет себе и едет, что тут можно сказать еще? Он только посмеялся надо мной, на том и помирились. Если мы и ссорились, то не могли долго дуться. Точнее, я очень хорошо умею бесить, но не могу долго молчать и обижаться, а Артем — скала. Само спокойствие и уравновешенность. «Я на больных и на тебя не обижаюсь», — часто говорил он во время моих лисьих уловок с примирением. И я была крайне благодарна ему за это, хотя так редко говорила это вслух. Думаю, Темка и сам всё знал и понимал.
Где-то в комнате запиликал будильник, а значит, пора «вставать» и собираться на работу. Может, сказаться больной и остаться дома? После бутылки коньяка, выпитой за ночь, я вряд ли смогу пойти на работу. Решив, что за день моего отсутствия ничего не произойдет, набрала номер начальника. После третьего гудка он взял трубку.
— Алло?
— Семен Алексеевич, это Соловьева, у меня тут такое дело… — Я замялась.
— Да, Дарья, что случилось?
Сначала я хотела что-то придумать, выкрутиться и соврать, но не стала этого делать.
— У меня друг погиб. Я не приду на работу, — я сразу отключила телефон, даже не услышав его ответ.
Мне было все равно, что обо мне подумает начальник или коллеги по работе — мое сердце умерло примерно тринадцать часов тому назад. И я не хотела больше жить…