Напряженье
(Конец 80-х, Кишинев)
1.
Прошиты дни
вибрирующей нитью
надрывных слухов.
Я не верю им.
Не верю, что пора кровопролитья
сгущается над городом моим.
Но все ж
непредсказуемым разбродом
грозит разбухшая, как никогда,
вражда не между властью и народом,
а межнациональная вражда.
2.
Этой ночью тревожной
думал: слухи не так уж глупы,
и казалась возможной
смерть от рук разъяренной толпы.
Этой ночью бессонной
всякий — близкий, далекий ли — звук
для души напряженной
был предвестьем неслыханных мук.
Пронеси ее мимо,
Боже, дикую эту волну!
…Страх ни с чем не сравнимый —
страх за сына
и дочь, и жену…
3.
В чем-то ты уже не тот,
и в душе —
следы надломов,
потому что прожил год
в ожидании погромов.
Страшен поворот судьбы —
рев национал-стихии,
бесноватый клич толпы:
«Чемодан — вокзал — Россия!»
Русский — оккупант и зверь,
вот и весь их сказ недлинный.
…Вновь стиральною машиной
подопрешь входную дверь
на ночь;
будет под рукой
молоток — твой друг надежный…
В чем-то ты
уже другой,
ибо понял: все возможно.
4.
Человек не может
быть самим собой:
человека гложет
страх перед толпой.
Ночь угрозой дышит
с четырех сторон.
Топот ног он слышит,
вопли, стекол звон…
Он в окно слепое
смотрит, в злую тьму.
Нет ему покоя.
Жизни нет ему.
5.
Вот он,
час испытаний,
он уже начался.
И потерь, и метаний
пролегла полоса.
Нету выбора, нету,
нет иного пути:
мне пристрелянной этой
полосою идти…
Сполохи
…на той войне незнаменитой…
Цикл стихов
I
Как отрывался с кровью
я от тебя, страна…
Войною в Приднестровье
душа обожжена.
Летя другой орбитой,
живя в стране иной,
все с той,
незнаменитой,
не расстаюсь войной.
У отчего порога —
безумья торжество…
Страшней того урока
не знаю ничего.
II
(Дубоссарская развилка, декабрь 1991 г. За три месяца до войны в Приднестровье)
Этот взвод ополченцев-рабочих
взят обманом и смят, и на том
ставить точку бы,
но — пулеметчик
на посту милицейском пустом…
Понимал: безнадежное дело —
против многих стоять одному,
но стрелял он,
пока не влетела
пуля в грудь. И свалился во тьму…
И повис над сумятицей, в дыме,
неожиданный миг тишины
в этой схватке своих со своими
на обломках великой страны.
…И прикладами в остервененье
стон его забивали глухой,
и когда волокли,
о ступени
бился мертвою он головой.
III
Нет, не детям —
и так им давит на темя
этот воздух,
в котором металл и дым —
о том, какое страшное было время,
внукам расскажем своим.
Это будет пропахшая кровью
сказка-быль
о жестокой и грязной войне.
А дети наши к словам
«обстрелы» и «Приднестровье»
уже привыкли вполне.