Морвейн Ветер
Осколки сгоревших звёзд
Часть 1
Eщe нe copвaны пoгoны и нe pacтpeляны пoлки,
Ещe нe кpacным, a зeлeным вocxoдит пoлe y peки.
Им лeт нe мнoгo и нe мaлo, нo иx cyдьбa пpeдpeшeнa.
Oни eщe нe гeнepaлы, и нe пpoигpaнa вoйнa.
У ниx в зaпace миг кopoткий для бypнoй cлaвы и пoбeд,
Ceнтимeнтaльныe кpacoтки им вocxищeннo cмoтpят вcлeд.
A нa пapaдax тpиyмфaльныx иx ждyт нaгpaды и чины,
Нo эти cцeны тaк фaтaльны, a эти лицa тaк блeдны.
Пролог
Дюзы подрагивали, испуская лиловые выхлопы. Штурвал под ладонями нагрелся, так что мне с трудом удавалось его удержать.
Я скосил глаза на визор и подмигнул.
— Идиот, — прокомментировал Брант.
Как будто бы я не знал. Ха.
Джессика, стоявшая на небольшом пятачке между двумя стартовыми площадками, поправила микрофон и неторопливо начала считать. Издевалась — иначе никак.
— Три.
— Два.
Руки стиснули штурвал так, что побелели костяшки.
— Полтора.
Я зарычал.
— Один. Старт!
Два корвета, взвизгнув моторами, рванулись вперёд. Рейнхардт на старте опередил меня на полголовы — ещё бы, у него под капотом фотон, хотя все знают, что на Тардосе он запрещён.
У меня бы тоже был фотон, если бы я его не проиграл. И я скажу за это спасибо Бранту — если проживу следующие полчаса.
Астероид, несущийся прямиком на меня, ушёл в сторону в последний момент.
Заныли запястья, но я всё-таки выкрутил штурвал — а вот Рейнхардт не успел. Его куколка проскребла крылом и ударилась об один космический булыжник — и отрикошетила к другому.
Отлично. Я выхожу вперёд.
Правда, всего на пять минут — восстановить управление ему удаётся слишком легко. Но, естественно, я не сдаюсь.
Делаю плавный разворот, заходя под него, так что магнитное поле моей малышки мешает ему прокладывать курс.
— Запрещённый приём! — раздаётся в наушниках.
— Брант, заткнись. Делаю, что могу.
Он снова бьётся об астероид крылом, уходит немного вниз и… наносит удар по моему кораблю.
Если бы за пределами рубки разносился звук, уверен, я услышал бы вой. Но нет, там царит тишина — полная и мёртвая, в которой, если нас потеряют пеленгаторы, не отыщет уже никто.
— Ты сам напросился, — слышу в наушниках, но отвечать не буду. Не до того.
Немного прибавляю скорости и опять выхожу вперёд.
Рейнхардт в ярости. Не сомневаюсь. Потому что на его пути очередная ледяная глыба — а на моём космический простор.
Ему приходится сделать разворот, но… чёрт. Он выходит напрямую и поддевает носом брюхо моего корабля.
Судорожно рву штурвал, пытаясь выправить курс, но корвет, вращаясь, уходит в пике. Пара секунд — и я вернусь. Уверен. Но…
Гиперворот раскрывается в паре арнов от моего корабля, и белоснежный «Буран» выскальзывает из него подобно змее.
Канал связи заполняет мат. По-моему, не мой, хотя трудно утверждать. Кажется, на Рейнхардта орёт кто-то ещё, но голоса мне не узнать.
Секунда — и нос моего корвета плавно входит в острое крыло "Бурана".
Я понимаю, что дело швах, когда в точке нашего столкновения полыхает огонь. У кого-то пробит борт. Интересно, у меня или у него? И кто вообще догадался открывать в астероидном кольце гиперврата?
Подозреваю, что мне уже не дано этого узнать.
Всё-таки пробит я. Рубку стремительно покидает кислород. Компьютер нудит об угрозе — но я-то ничего поделать не могу. Сознание плавно отступает в темноту, и последнее, что я слышу — чужой, незнакомый вопль:
— Рейнхардт, я тебя убью!
Глава 1
Исгерд решительно мерила шагами коридор перед приёмной ректора — от двери до двери.
— Идиот, — повторяла она раз за разом, — почему вокруг меня одни идиоты?
Платиновые волосы метались по плечам при каждом движении, голубые глаза сверкали фотонным огнём.
— Как же я ненавижу вас всех!
С самого позавчерашнего дня Исгерд Ларссон не могла понять, за что ей так повезло — отправляться в Нефритовую Академию не столько для того, чтобы учиться, сколько для того, чтобы, по выражению драгоценной госпожи Первого Консула, «налаживать контакт». Налаживать контакт с кем? С идиотом, который палит топливо в астероидном поясе, чтобы показать неведомо что неведомо кому?
— Ему же девятнадцать лет! — сказала Исгерд ещё тогда, когда Первый Консул позвала её к себе.
— Как и тебе.
Исгерд оставалось лишь задохнуться возмущением. Ну да, ей тоже девятнадцать лет… но общение со сверстниками никогда не было её коньком. Она с трудом понимала, чем они живут.