— Ты что, не обедал? Ты же сейчас и корзину съешь.
— Не обедал и не завтракал. Завтрак проспал, а обеда лишили за то, что завтрак проспал. Ну и где логика?!
— Тогда хорошо, что я зашла. Дай хоть обниму.
Клод слегка покраснел, но уворачиваться не стал.
— Ну хватит… смотрят, — заявил он, спустя несколько секунд, тяжко вздохнув.
— Ну и пусть смотрят. И завидуют, что у тебя есть такая замечательная и красивая сестра, а у них нет.
— Месье Эмбер утверждает, что я слишком балован женским вниманием, от того у меня и все проблемы, — печально вздохнул Клод, положив голову мне на плечо, и показав кому-то язык.
Я фыркнула.
— Этот Эмбер, наверное, старый и противный. Никто его не любит и не жалеет, вот он и злой такой.
— Позвольте с этим не согласиться, мадмуазель.
Запрокинув голову, я встретилась с ироничным взглядом довольно молодого еще мужчины. Совсем даже не противного. Готова поспорить, это и был тот самый месье Эмбер. Серые глаза, темные брови в разлет, короткие русые волосы. На подбородке ямочка, а еще ресницы пушистые…
Как любой художник, я ценю красоту. А этот человек был красив. Не идеально слащавой внешностью, а красотою мягкой, и в то же время достаточно мужественной.
И он не был священником. Это показалось мне достаточно важным, уж не знаю, почему.
— Мадмуазель Легран, можете уделить мне немного времени? — дождавшись моего смущенного кивка, мужчина продолжил. — Меня зовут Рейнард Эмбер. Я учитель Клода, и с этого года куратор его учебной группы. Мне хотелось бы обсудить с вами то влияние, которое вы оказываете на своего младшего брата.
Ох, не к добру это.
— Месье Легран, вас ищут на кухне, — сообщил учитель.
Клод помрачнел.
— Это так срочно? Я почти месяц не видел сестру.
— Жизненные трудности закаляют, — мягко ответил Эмбер. — Идите.
Когда Клод ушёл, я спросила:
— Это необходимо? Такая строгость?
Учитель пожал плечами.
— Ему пятнадцать, и для того, и компенсировать пробелы в воспитании слишком поздно. Насколько я понял, ваш отец воспитывал детей… весьма современно.
Я выпрямила спину.
— Вы критикуете моего отца?
— Скорее, выражаю удивление. Довольно необычно, что сын сельского священника увлекается трудами Аббата и Вольтера, а его дочь пишет весьма фривольные картины.
— Простите?
Откуда он мог знать о моих картинах? Я даже не пишу под своим именем.
— Эскизы в альбоме. В основном графика и масло, — пояснил мужчина. — Нам пришлось изъять их все. Вы уверены, что стоило приносить их в католическую школу?
— Но я ничего не приносила!
Эмбер протянул мне сложенный вдвое лист. Я открыла и его и густо покраснела. На листе была изображена одетая лишь в тонкую сорочку Ален, склонившаяся над наполненной ванной. Простая зарисовка из моего альбома, как я думала, потерянного. Теперь стало понятно, куда он делся. Должно быть, при последнем посещении Клода он незаметно достал мой альбом из сумки для пленэров.
— Это вы рисовали?
— Да.
— Талантливо. Мне нравится, — тонко улыбнулся одними уголками губ Эмбер. — И среди студентов вызвало фурор, особенно среди старших групп. Как и ваши фотографии. Он неплохо на них заработал.
— Заработал? — недоуменно повторила я.
— Да. У него было несколько ваших фотокарточек. Он не продавал их, не волнуйтесь. Просто сдавал их во временное пользование.
Теперь становилось понятно, почему на меня так странно посматривали студенты.
— Поганец! Этот мелкий уродец только и ныл, как скучает, и что возможность хотя бы увидеть на фотографии… Я столько денег потратила!
— Полагаю, все же меньше, чем он получил. Коммерческая жилка у месье Леграна более чем достойна восхищения. Впрочем, он талантлив во многих областях.
— Даже не сомневаюсь, — ответила я, сердито сжимая в руках дешевую фетровую сумочку. — Он всегда был… самым талантливым в нашей семье.
— О, и чем же ещё известны Леграны? — поинтересовался учитель.
Я с подозрением посмотрела на него. Вроде бы, не издевается.
— Младшая сестра, Лиззи, весьма недурно поет, а папа раньше, до того, как у него испортилось зрение, делал переводы немецких философов, в том числе и для парижских университетов.
— О, как интересно! Так ваш художественный дар достался вам от матери?
— Нет, маман не слишком одобряет подобное баловство.
— Так как же вы тогда оказались в Парижской школе искусств.
Я открыла было рот, чтобы рассказать свою весьма драматическую, хоть и не без комедийного оттенка историю, когда поняла, что разоткровенничалась перед совершенно незнакомым человеком. Интерес месье Эмбера казался таким искренним, что ему хотелось открыться.