Я была уверена, что это исследование провела за меня моя мать. Уверена, что она искала информацию о том, что сделает меня похожей на дочь, которую она всегда хотела. На ту, кто носила бы платья в цветочек, забыла о существовании феминизма и единственной целью жизни которой было найти мужа.
Излишне говорить, что мы обе разочаровались.
— Единственная и неповторимая, — процедила я сквозь зубы.
Продавец захлопал в ладоши. Словно он — легкомысленная школьница, которую чертов квотербек пригласил на выпускной бал, или потому что ее тест на беременность оказался отрицательным после того, как она позволила этому квотербеку забить гол на выпускном вечере.
А потом продавец просто сбежал.
Ну не могло мне так повезти, чтобы он ненавидел мои книги настолько, что решил оставить меня в покое. Конечно нет, мужчина вернулся быстрее, чем можно было ожидать от человека его возраста, с охапкой книг и отвратительной улыбкой.
Я ненавидела улыбки. Ненавидела видеть людей счастливыми. Это так скучно. Так предсказуемо. Мне нравилось, когда люди гримасничали. Плакали на улице. Ссорились со своими бойфрендами или подружками в модных ресторанах. В эти моменты люди не притворялись и заставляли меня задуматься об их жизни и кем они были. Вот что делало их интересными. Потому что любой идиот мог улыбнуться.
— Вы можете подписать их для меня? — спросил мужчина, указывая глазами на стопку книг в руках.
Мои книги. Все, что я написала.
У некоторых эксклюзивные обложки, более редкие, те, на которые я согласилась, хотя и ненавидела их, но была тогда слишком робкой, чтобы спорить с издателями. Излишне говорить, что я исправила это недоразумение, как только нашла в себе стержень. Сейчас книги с этими обложками стоили тысячи.
Твою мать.
Я буду выглядеть полной сукой, если скажу ему «нет». И хотя я не возражала показаться полной сукой перед охотниками за славой и остальными болтунами на планете Земля, этот продавец был читателем. Настоящим. Тем, кого волновали названия моих книг, а не мой социальный статус. Я четко видела это в его глазах с легким маниакальным блеском. В нем присутствовала одержимость, которую я могла понять.
— Конечно, — уступила я.
Его улыбка стала шире, и мужчина отложил книги, чтобы достать ручку из переднего кармана. Я уставилась на потертые обложки на столе. Книги ни были новыми, нетронутыми экземплярами. Некоторые из них были порваны, на других виднелись круглые отпечатки от донышка кружки с кофе.
— Я прошу прощения за их состояние, — быстро сказал продавец, заметив мой пристальный взгляд. — Это мои личные книги, по крайней мере, некоторые из них. В основном я продаю здесь подержанные экземпляры, редкие издания таких популярных авторов, как вы. Мне нравится коллекционировать книги, а также истории их предыдущих владельцев.
Черт. Мне начинал нравиться этот парень.
— Кому подписать? — спросила я, не обращая внимания на его извинения.
— Чарли, — быстро ответил он. — А на новых копиях можете просто оставить автограф, если не возражаете. Я знаком с парочкой ваших заядлых читателей, они с удовольствием придут за этими книгами. Я на сто процентов уверен, что они будут изо всех сил пытаться предложить мне орган или первенца, как только узнают, что они подписаны вами.
Я кивнула, добавив пару надписей лично от себя на хорошо потрепанные экземпляры. Многие мои читатели взяли за правило, чтобы я «оскорбляла» их на подписанных экземплярах. Понятия не имею, с чего началась эта тенденция. Возможно, с какой-нибудь психопатки, нагрубившей мне во время автограф-сессии, куда меня заставил прийти мой издатель... когда-то давно. В тот день я была вспыльчива и наверняка написала что-то вроде: «Дженна, ты идиотка». Вместо того, чтобы оскорбиться, она была очарована, разместила надпись в социальных сетях, и, бум, родилось какое-то движение. Мои молодые читатели тащились от этого дерьма, но я не думала, что Чарли или другие мои фанаты зрелого возраста захотят себе подобный автограф.
Вот что довело меня до нынешнего состояния. Я являлась в некотором роде аномалией. У меня не было узкой целевой аудитории. Конечно, я писала в основном для чудаков и психов, но мои работы нравились многим: футбольным мамашам10, девушкам из женских обществ, занудам, качкам, папам, даже бабушкам. Мой агент сказал, что это было потому, что никто не мог определить, кто я, и что в какой-то степени — по крайней мере в этой среде — читателям нравилось отождествлять себя с авторами. Находить в них что-то от себя самих, пусть даже через персонажей книг.
Так что да, мир не совсем понимал, кто я такая, так что я была всеми.
Это хорошо работало в коммерческом плане, но не очень в психологическом.
— Скажите, вы не рассматриваете возможность проведения здесь автограф-сессии? — голос Чарли прервал мои мысли, и я вскинула голову. — Я знаю, что вы больше в них не участвуете, но поскольку это ваше новое место жительства, я могу гарантировать, что мероприятие будет многолюдны, и вы сможете познакомиться…
Я захлопнула последнюю книгу, чтобы заставить его замолчать.
— Не интересует, — ответила я ледяным голосом.
Улыбка продавца померкла.
— Это не обязательно должно быть какое-то большое, модное событие. Что-нибудь скромное, необычное, вроде «Добро пожаловать на городскую вечеринку».
Я не стала улыбаться, чтобы заставить его немного расслабится. Зачем?
— Я не устраиваю автограф-сессии и не нуждаюсь в том, чтобы меня приветствовали в городе. Мне нужно, чтобы меня оставили в покое.
С этими словами я с тоской взглянула на темные полки и целеустремленно направилась в сторону выхода. Хотя мне и очень хотелось, я не пошла в бар. Вместо этого я запрыгнула в свою машину и вернулась в место, которое теперь считалось моим домом. Чтобы наконец-то побыть одной.
Разве не этого я хотела?
ГЛАВА 4
«Я не избавился от ее тела. Не стал. Разве кто-то прячет картины Ван Гога? Нет. Вот кем я был. Художником. Однажды они это поймут»
Я была одновременно счастлива и зла, когда услышала стук в дверь. Стук оторвал меня от очень серьезного изучения любимого сайта онлайн-покупок. И все же я была счастлива, потому что после уборки коттеджа, тренировок, препарирования социальных сетей скальпелем, просмотра видео на YouTube — да, я занималась и этим — и чтения Кинга, у меня практически не осталось ничего, чем можно заняться. Стук избавил меня от необходимости совершить что-то немыслимое, например... начать писать книгу.
Я не могла писать. Хотя и должна была. У меня накопилась куча непрочитанных электронных писем, пропущенных звонков и сообщений от моих редактора и агента, ждавших от меня главы, которые я давно им обещала, но так и не написала.
Как бы я ни ненавидела, как бы ни презирала людей, появляющихся в чужих домах, не будучи разносчиками еды или сотрудниками USPS11, я не стала прятаться и ждать, пока названный гость уйдет. Вместо этого сделала что-то очень нехарактерное для себя. Я открыла дверь.
Мне улыбнулась женщина, держа в руках корзинку с чем-то похожим на кексы. Я догадалась, что она наверняка была из какого-то приветственного комитета, хотя и выглядела последним человеком на Земле, кто мог бы его возглавить.
Высокая, плотного телосложения, одета во все черное, с вьющимися волосами и без единого намека на макияж, за исключением ярко-красной помады на губах, каким-то образом украшавшей ее, хотя совершенно не должна была. Она замоталась в такое количество слоев одежды и массивных ожерелий, что напомнила мне мою школьную учительницу рисования. Я не знала, нравится мне это или нет.
— Меня зовут Марго, — поздоровалась гостья. — Твоя вторая ближайшая соседка. И я решила, что нужно принести что-нибудь, чтобы поприветствовать тебя в нашем городе, поскольку твой первый ближайший сосед вряд ли это сделает.
Я не стала спрашивать ее, кем был мой первый ближайший сосед, потому что мне было все равно. Я провела восемь восхитительных лет в Нью-Йорке, ни разу не поговорив ни с одним соседом.
— У меня аллергия, — сказала я вместо того, чтобы представиться или впустить эту женщину в дом.
Марго приподняла бровь.
— На соседей?
Угадала.
— На кексы, — сказала я, кивая на корзину.
— У кого вообще аллергия на кексы?
Я пожала плечами.